Лирика Ахматовой периода ее первых книг ("Вечер","Четки","Белая стая")-
почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника проявилось
первоначально именно в этой традиционно вечной,многократно и, казалось бы
до конца разыгранной теме.
Новизна любовной лирики Ахматовой бросилась в глаза современникам чуть
ли не с первых ее стихов,опубликованных еще в "Аполлоне",но,к сожале-
нию,тяжелое знамя акмеизма,под которое встала молодая поэтесса, долгое
время как бы драпировало в глазах многих ее истинный,оригинальный облик и
заставляло постоянно соотносить ее стихи то с акмеизмом,то с символиз-
мом,то с теми или иными почему-либо выходившими на первый план лингвисти-
ческими или литературоведческими теориями.

Выступавший на вечере Ахматовой( в Москве в 1924 году), Леонид Гроссман
остроумно и справедливо говорил: "Сделалось почему - то модным проверять
новые теории языковедения и новейшие направления стихологии на "Четках" и
"Белой стае". Вопросы всевозможных сложных и трудных дисциплин начали раз-
решаться специалистами на хрупком и тонком материале этих замечательных
образцов любовной элегии.К поэтессе можно было применить горестный стих
Блока: ее лирика стала "достоянием доцента".Это, конечно, почетно и для
всякого поэта совершенно неизбежно, но это менее всего захватывает то не-
повторяемое выражение поэтического лица, которое дорого бесчисленным чита-
тельским поколениям".
И действительно , две вышедшие в 20-х годах книги об Ахматовой,одна из
которых принадлежала В.Виноградову,а другая Б.Эйхенбауму,почти не раскры-
вали читателю ахматовскую поэзию как явление искусства,то есть воплотивше-
гося в слове человеческого содержания.Книга Эйхенбаума,по сравнению с ра-
ботой Виноградова,конечно,давала несравненно больше возможностей составить
себе представление об Ахматовой - художнике и человеке.
Важнейшей и,может быть,наиболее интересной мыслью Эйхенбаума было его
соображение о "романности" ахматовской лирики,о том,что каждая книга ее
стихов представляет собой как бы лирический роман,имеющий к тому же в сво-
ем генеалогическом древе русскую реалистическую прозу. Доказывая эту
мысль,он писал в одной из своих рецензий: "Поэзия Ахматовой - сложный ли-
рический роман. Мы можем проследить разработку образующих его повествова-
тельных линий,можем говорить об его композиции,вплоть до соотношения от-
дельных персонажей. При переходе от одного сборника к другому мы испытыва-
ли характерное чувство интереса к сюжету - к тому,как разовьется этот ро-
ман".

О "романности" лирики Ахматовой интересно писал и Василий Гиппи-
ус(1918). Он видел разгадку успеха и влияния Ахматовой(а в поэзии уже поя-
вились ее подголоски) и вместе с тем объективное значение ее любовной ли-
рики в том,что эта лирика пришла на смену умершей или задремавшей в то
время форме романа. И действительно, рядовой читатель может недооценить
звукового и ритмического богатства таких,например,строк:"и столетие мы ле-
леем еле слышный шорох шагов",- но он не может не плениться своеобразием
этих повестей - миниатюр, где в немногих строках рассказана драма. Такие
миниатюры - рассказ о сероглазой девочке и убитом короле и рассказ о про-
щании у ворот(стихотворение "Сжала руки под темной вуалью..."),напечатан-
ный в первый же год литературной известности Ахматовой.
Потребность в романе - потребность,очевидно,насущная. Роман стал необ-
ходимым элементом жизни,как лучший сок,извлекаемый,говоря словами Лермон-
това,из каждой ее радости. В нем увековечивались сердца с неприходящими
особенностями,и круговорот идей, и неуловимый фон милого быта. Ясно,что
роман помогает жить. Но роман в прежних формах, роман, как плавная и мно-
говодная река, стал встречаться все реже,стал сменяться сначала стреми-
тельными ручейками("новелла"),а там и мгновенными "гейзерами". Примеры
можно найти, пожалуй,у всех поэтов: так, особенно близок ахматовской сов-
ременности лермонтовский "роман" - "Ребенку",с его загадками,намеками и
недомолвками. В этом роде искусства,в лирическом романе - миниатюре, в по-
эзии "гейзеров" Анна Ахматова достигла большого мастерства. Вот один из
таких романов:
" Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнул-
ся. Полулаского, полулениво Поцелуем руки коснулся. И
загадочных древних ликов На меня посмотрели очи. Де-
сять лет замираний и криков. Все мои бессонные ночи Я
вложила в тихое слово И сказала его напрасно. Отошел
ты. И стало снова На душе и пусто и ясно".
Смятение.

Роман кончен. Трагедия десяти лет рассказана в одном кратком событии, од-
ном жесте,взгляде,слове.
Нередко миниатюры Ахматовой были, в соответствии с ее излюбленной мане-


 







рой, принципиально не завершены и подходили не столько на маленький роман
в его, так сказать, традиционной форме, сколько на случайно вырванную
страничку из романа или даже часть страницы, не имеющей ни начала, ни кон-
ца и заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями
прежде.
" Хочешь знать, как все это было?- Три в столовой проби-
ло, И прощаясь, держась за перила, Она словно с трудом
говорила: "Это все... Ах, нет, я забыла, Я люблю вас,
я вас любила Еще тогда!" "Да"."
Хочешь знать, как все это было?


Возможно, именно такие стихи наблюдательный Василий Гиппиус и называл
"гейзерами", поскольку в подобных стихах - фрагментах чувство действитель-
но как бы мгновенно вырывается наружу из некоего тяжкого плена молчания,
терпения, безнадежности и отчаяния.
Стихотворение "Хочешь знать, как все это было?.." написано в 1910 году,
то есть еще до того, как вышла первая ахматовская книжка "Вечер"(1912), но
одна из самых характерных черт поэтической манеры Ахматовой в нем уже вы-
разилась в очевидной и последовательной форме. Ахматова всегда предпочита-
ла "фрагмент" связному, последовательному и повествовательному рассказу,
так как он давал прекрасную возможность насытить стихотворение острым и
интенсивным психологизмом;кроме того, как ни странно, фрагмент придавал
изображаемому своего рода документальность: ведь перед нами и впрямь как
бы не то отрывок из нечаянно подслушанного разговора, не то оброненная за-
писка, не предназначавшаяся для чужих глаз. Мы, таким образом, заглядываем
в чужую драму как бы ненароком, словно вопреки намерениям автора, не пред-
полагавшего нашей невольной нескромности.
Нередко стихи Ахматовой походят на беглую и как бы даже не "обработан-
ную"запись в дневнике:

" Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов И стертые карты
Америки. Не любил, когда плачут дети, Не любил чая с
малиной И женской истерики.
...А я была его женой".
Он любил...


Иногда такие любовные "дневниковые" записи были более распространенными,
включали в себя не двух, как обычно, а трех или даже четырех лиц, а также
какие-то черты интерьера или пейзажа, но внутренняя фрагментарность, похо-
жесть на "романную страницу" неизменно сохранялась и в таких миниатюрах:
" Там тень моя осталась и тоскует, Все в той же синей
комнате живет, Гостей из города за полночь ждет И об-
разок эмалевый целует. И в доме не совсем благополуч-
но: Огонь зажгут, а все-таки темно... Не оттого ль хо-
зяйке новой скучно, Не оттого ль хозяин пьет вино И
слышит, как за тонкою стеною Пришедший гость беседует
со мною".

Там тень моя осталась и тоскует...
В этом стихотворении чувствуется скорее обрывок внутреннего монолога,
та текучесть и непреднамеренность душевной жизни, которую так любил в сво-
ей психологической прозе Толстой.
Особенно интересны стихи о любви, где Ахматова - что, кстати, редко у
нее - переходит к "третьему лицу", то есть, казалось бы, использует чисто
повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже описа-
тельность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую фрагмен-
тарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таких стихотворений,
написанное от лица мужчины:
" Подошла. Я волненья не выдал, Равнодушно глядя в ок-
но. Села словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею
давно. Быть веселой - привычное дело, Быть внима-
тельной - это трудней... Или томная лень одолела После
мартовских пряных ночей? Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры безжизненный зной И мельканье искусных
проборов Над приподнятой легкой рукой. Улыбнулся
опять собеседник И с надеждой глядит на нее... Мой
счастливый богатый наследник, Ты прочти завещанье
мое".
Подошла. Я волненья не выдал...