Когда я ночью жду ее прихода. Жизнь, кажется, висит на волоске. Что почести, что юность, что свобода Пред милой гостью с дудочкой в руке.
А.Ахматова

В творчестве каждого поэта рано или поздно наступает момент, когда он обращается к осмыслению своей поэзии, призвания, таланта, задумывается о роли и задачах поэта. Вся русская литература проникнута этими исканиями. Попытки осознать истоки творчества, понять механизм творческого процесса, воспроизвести облик Поэта, отвечающий характеру, особенностям их таланта. Поэт-пророк у Пушкина, отшельник, изгой у Лермонтова, сеятель разумного, доброго, вечного у Некрасова. Русская литература вмещает в себя различные воплощения этого образа.

Если в начале творческого пути А. А. Ахматова лишь изредка обращалась к этому образу, то со временем, особенно в 40-е гг., в сборнике «Седьмая книга. Тайны ремесла» она специально занимается этим исследованием. Муж-поэт, «Башня Вячеслава Иванова», «Бродячая собака» — кажется, было неизбежным, что и Ахматова стала поэтом. С тех юных лет, как она признается Да, я любила их, те сборища ночные, — На маленьком столе стаканы ледяные, Над черным кофеем пахучий, тонкий пар, Камина красного тяжелый, зимний жар, Веселость едкую литературной шутки И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

Это было тогда неотделимо от жизни, от любви. Постепенно возник и образ собственной Музы, смуглоногой девушки, навеянный, скорее всего, смуглым отроком Царского Села (А. С. Пушкиным). И если сначала это муза-сестра, то потом она может превратиться в олицетворение возмездия, отнимающее у поэта кольцо, дар другого поэта, кольцо, являющееся символом избранности. Она может покинуть поэта, уйти «по дороге, осенней, узкой, крутой». Я долго ее просила Зимы со мной подождать, Но сказала: «Ведь здесь могила, Как ты можешь еще дышать».

Может превратиться в обузу, отвернуться, заставить молчать: Как и жить мне с этой обузой, А еще называют Музой, Говорят: «Ты с ней на лугу...» Говорят: «Божественный лепет...» Жестче, чем лихорадка, оттреплет, И опять весь год ни гу-гу.

И тайна творческого прозрения для Ахматовой, прекрасно понимающей, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда», становится реальной и осязаемой: Мне чудятся и жалобы и стоны, Сужается какой-то тайный круг, Но в этой бездне шепотов и звонов Встает один, все победивший звук.
Именно тогда и наступает момент созидания, все становится простым и приобретает реальные черты:
Но вот уже послышались слова	
И легких рифм сигнальные звоночки, — Тогда я начинаю понимать, И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь.

Поразительно, насколько это похоже на Пушкина: «мысль просится к перу, перо к бумаге, минута — и стихи свободно потекли».

Все окружающее, прочувствованное, жизненное и идеальное может стать предметом поэзии.Налево беру и направо, - И даже, без чувства вины, Немного у жизни лукавой, И все — у ночной тишины. Пушкинский лаконизм, прозрачность, простота и артистичность должны быть основными требованиями поэта к себе, своему творчеству:
Не должен быть очень несчастным И, главное, скрытным. О нет! — Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт. 


 



У А. А. Ахматовой есть одно необходимое условие, при котором оказалось возможным и востребованным ее поэтическое дарование. Каждый поэт, считает она, должен быть во все времена, хорошие и плохие, со своей Родиной:
Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам. О славе, неизбежном следствии и спутнике настоящего таланта, написано легко и небрежно: Я-то вольная. Все мне забава, Ночью Муза слетит утешать. А наутро притащится слава Погремушкой над ухом трещать. Совсем не в этом для Ахматовой суть. Надо, чтобы голос твой был услышан, понят, а самое главное — его индивидуальное, независимое звучание.
И вовсе я не пророчица, Жизнь моя светла, как ручей, А просто мне петь не хочется Под звон тюремных ключей. 

О настоящей, Нетленной славе написаны строки, посвященные А. А. Пушкину, славе, добытой тяжким, кропотливым трудом.
Кто знает, что такое слава! Какой ценой купил он право, Возможность или благодать Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать		
И ногу ножкой называть?.. 

О самобытности, свободе творческого поиска и рассказано в стихотворении «Потова жена». Библейский сюжет, довольно истрепанный, увиден Ахматовой совершенно под другим углом зрения, совершенно новым. В этом попытка отстоять собственное отношение к миру, к вечности. До нее обращение жены Лота, обернувшейся на покидаемый родной город, рассматривалось как кара за нарушение запретов, непослушание. Ахматова единственная увидела в этом поведении только боль женщины, оставившей родной дом.

Популярность, «земная слава как дым», является для нее шатким состоянием, «не этого я просила». Страстная потребность поэта может заключаться только в одном — в творчестве, вдохновении.

Забудут?— вот удивили! Меня забывали сто раз, Сто раз я лежала в могиле, Где, может быть, я и сейчас. А муза и глохла и слепла, В земле истлевала зерном Чтоб после, как Феникс из пепла, В эфире восстать голубом.

Потерять вдруг способность поэтически отображать мысли и действительность для нее равнозначно смерти:
...по капельке выпило кровь, Как в юности злая девчонка — любовь, И, мне не сказавши ни слова, Безмолвием сделалось снова. И я не знавала жесточе беды. Ушло, и его протянулись следы К какому-то крайнему краю, А я без него.. .умираю. 
06 этом можно молиться, призывать помощь Бога вернуть себе былой огонь: Так я, Господь, простерта ниц: Коснется ли огонь небесный Моих сомкнувшихся ресниц И немоты моей чудесной?

И удивительная, спокойная уверенность в том, что голос ее будет все равно услышан, понят. Из-под каких развалин говорю. Из-под какого я кричу обвала, Как в негашеной извести горю Под сводами зловонного подвала. Я притворюсь беззвучною зимой И вечные навек захлопну двери. И все-таки узнают голос мой. И все-таки ему опять поверят.

Так, собственно, и произошло. Правда, с опозданием в целую жизнь.