В книге стихов «Королевна и рыцари» идея Вечной Женственности в поэзии Белого начинает обнаруживать тенденцию к интимно-личному и конкретно- образному, чувственному воплощению, чему, вероятно, в значительной степени способствовала встреча поэта в 1909 году с А. А. Тургеневой, с Асей, как он ее называет, и сильное, глубокое чувство любви к ней. По свидетельству самого Белого, цикл «Королевна и рыцари» начался для него со стихотворения «Родина» («Наскучили старые годы…») написанного под влиянием знакомства с А. А. Тургеневой. «В первые дни по приезде в Москву из Бобровки я встретился с Асей Тургеневой «…» —вспоминал позднее Белый.—Она стала явно со мною дружить; этой девушке стал неожиданно для себя я выкладывать многое; с нею делалось легко, точно в сказке «…» она мне предстала живою весною; когда оставались мы с нею вдвоем, то охватывало впечатление, будто встретились после долгой разлуки; и будто мы в юном детстве дружили

В зеленые сладкие чащи
Несутся зеленые воды.
И песня знакомого гнома
Несется вечерним приветом:
«Вернулась ко мне мои дети
Под розовый куст розмарина».

Розовый куст — распространяемая от нее атмосфера,— пояснял Белый эти строчки из стихотворения «Родина».— Стихотворение написано в апреле 1909 года; оно— первое в цикле, противопоставленном только что вышедшей «Урне»: тематикою и романтикой настроения…» В стихотворении «Родина» из цикла «Королевна и рыцари» содержался родственный Блоку смутный намек на связь мотива женственности с образом России. В книге «Королевна и рыцари», состоящей из стихотворений, названных поэтом «сказками», мотив интимной любви к женщине еще не был выражен непосредственно и оказался скрытым под характерной для Белого маскарадно - аллегорической символикой: любимая женщина представлена здесь в образе королевны, ждущей, когда «ясный рыцарь», вернувшись «из безвестных, безвестных далей», освободит ее от плена в замке «рыцаря темного» и «развеет злую тень»:

О королевна, близко
Спасение твое:
В чугунные ворота
Ударилось копье!

То, что в цикле «Королевна и рыцари» ощущалось как нечто подспудное, скрытое под маскарадно - аллегорической символикой, в книге стихов «Звезда» предстало и в своем непосредственном виде: вместо «ясного рыцаря» появился сам поэт со своими чувствами, переживаниями и мыслями, вместо королевны — Ася Тургенева, которой адресованы многие стихотворения этой книги. Лирический герой книги стихов «Звезда» считает себя активным проводником вселенского, огненного, духовного начала, позволяющего ему смотреть на себя как на предтечу нового воскрешения Христа в душах людей о чем, в частности, Белый говорит в стихотворении ««Я»« (декабрь 1917), предвосхищая проблематику поэмы «Христос воскрес»:

В себе, - собой объятый
(Как мглой небытия), -
В себе самом разъятый,
Светлею светом «я».
В огромном темном мире
Моя рука растет;
В бессолнечные шири
Я солнечно простерт, -
И зрею, зрею зовом
«Воистину воскрес» -
В просвете бирюзовом
Яснеющих небес.
«Я» — это Ты, Грядущий
Из дней во мне — ко мне —
В раскинутые кущи
Над «Ты Еси на не-бе-си!»

Залогом духовного воскрешения людей, как об этом говорится в стихотворении «Тела» (декабрь 1916), Белый считает жертву телесного, тварного, беспламенного, бессмысленного и эгоистического существования во имя торжества духа. Жертвы и подвига духовного поэт требовал не только от себя, но и от других людей, и в первую очередь от тех, кто ему был в чем-то близок. Такая требовательность Белого сказалась не только в его взаимоотношениях с Блоком, но и с другими, близкими ему современниками, в частности с Вяч. Ивановым, которому он в 1917 году писал: «Весь мой упор против Тебя невыразим логически: мне претит весь строй Твоей жизни — эгоистический, комфортабельный; мне претит Твоя жизнь, поскольку я извне ее созерцаю; без Любви, без Жертвы все Твои духовные алкания кажутся мне утонченной деталью к «ананасу в шампанском». Где подвиг Твой? Где жертва Твоя? «…» Нет у Вас правды, нет у Вас подвига!.. Мне очень трудно выразить это Тебе в глаза, ибо Ты всегда очаровываешь душевным богатством и блеском таланта, и душевной добротой; но я знаю, что Ты духовно нищ, духовно не добр». Духовно-нравственная требовательность уступает место благоговению в стихотворениях, обращенных к А. А. Тургеневой, взаимоотношения с которой Белый рассматривает не только в интимно-личном плане, но и в плане всеобщем, вселенском, духовном, в результате чего на нее ложится отсвет Жены, облеченной в Солнце «Солнечность» становиться и её свойством, лирического героя, о чем в стихотворении «Асе» (сентябрь 1916) сказано так:

Уже бледней в настенных тенях
Свечей стекающих игра.
Ты, цепенея на коленях,
В неизреченном — до утра.


 



Теплом из сердца вырастая,
Тобой, как солнцем облечен,
Тобою солнечно блистая
В Тебе, перед Тобою — Он.
Ты — отдана небесным негам
Иной, безвременной весны:
Лазурью, пурпуром и снегом
Твои черты осветлены.
Лазурным утром в снеге талом
Живой алмазник засветлен;
Но для тебя в алмазе малом
Блистает алым солнцем — Он.

Знаки «небесного» в земном — солнечность, лазурь и пурпур, знакомые еще по первой книге Белого «Золото в лазури» (1904), здесь становится атрибутами женственности, соприкасающейся, с другой стороны, и с миром природы (талый снег, весна, ландыш: «Ты вся как ландыш, легкий, чистый…»). Однако, в отличие от Блока, сама по себе природа у Белого не излучает свет и может только восприниматься в прямом или отраженном свете находящегося вовне духовного источника. Так стихотворение, тоже озаглавленное «Асе» и тоже относящееся к сентябрю 1916 года, начинается следующей зарисовкой природы:

Те же — приречные мрежи,
Серые сосны и пни;
Те же песчаники; те же
Сирые, тихие дни;
Те же немеют с отвеса
Крыши поникнувших хат;
Синие линии леса
Немо темнеют в закат.

Этот русский деревенский пейзаж, серость и «немота» которого подчеркнуты «немотой» хат с поникнувшими крышами, напоминает пейзажи «Пепла», которые, в отличие от пейзажей Блока, не были связаны с мотивом женственности и излучаемой им поэзией. Теперь же и в стихах Белого свет женственности встает над русской землей, хотя пока еще не внося в восприятие русской природы поэтических мотивов и воздействуя главным образом на душевное состояние лирического героя, позволяющее ему в прошлом чувствовать грядущее, а в грядущем — отблеск прошлого:

А над немым перелеском,
Где разделились кусты
Там проясняешься блеском
Неугасимым — Ты!

Струями ярких рубинов
Жарко бежишь по крови:
Кроет крыло серафимов
Пламенно очи мои.

Бегом развернутых крылий
Стала крылатая кровь:
Давние, давние были
Приоткрываются вновь.

В давнем — грядущие встречи;
В будущем — давность мечты:
Неизреченные речи,
Неизъяснимая — Ты!