«Берег» Юрия Бондарева можно по праву назвать романом вопросов. Оценивая достоинства и недостатки романа, никак нельзя сбрасывать со счетов эту его особенность. Иначе мы рискуем уподобиться Самсонову, во всем добивающемуся аксиом выпрямленности и окончательности. А этой крайности, как можно судить по приводившимся выдержкам, избежала даже буржуазная пресса, которая в демагогических целях могла бы развить аргументы не Дицмана или Никитина, а именно Самсонова.

При наличии отдельных расхождений литературная критика в целом соглашалась, что романист сделал заметный шаг на путях исследования коренных явлений действительности. А этот шаг, естественно, требовал выработки художественной формы, повышающей интеллектуальный потенциал романного мышления. Резкость контрастов, оттеняющих противоположность миропонимания и идеологических позиций отдельных лиц и даже целых народов, помогала соединению минувшего с настоящим.

Политическим спорам и дискуссиям при этом отводилась особая роль: выражая «терпеливое выяснение истины», они становились не сопровождающее иллюстративным, а художественно необходимым элементом романной фабулы, свойством собственной материи романа.

К столь сложной романной структуре Бондарев обратился впервые. Она обещала автору многое в смысле углубления содержания, но и была чревата немалыми трудностями. Удалось ли ему одолеть препятствия на пути к цели или он потерпел поражение? На этот счет высказывались несовпадающие мнения. Критикам, судившим о художественном совершенстве романа, казалось иной раз, что нет-нет да и вылезают все же «белые нитки», скрепляющие военную и мирную части, что по уровню мастерства военные главы заметно выше остальных, что политические дискуссии в нем недостаточно весомы.

Так ли это на самом деле? Все ли критические претензии уместны и обоснованны? В этом следует разобраться внимательно и объективно. Что и продолжает делать наша критика. Во всяком случае, сегодня уже ни у кого не вызывает споров выбор художественной структуры «Берега», романа не столько «решающего» насущные проблемы эпохи, сколько привлекающего к ним внимание, задающего вопросы.

Нравственно-этическая и философская проблематика развернута в «Береге» многосторонне и многомерно: в сопоставлении разных исторических и социальных платки; жизни, разного уровня общественного устройства И мышления, разных человеческих типов и характеров, разных идеологических представлений о прошлом и будущем человечества. И делается это как бы двояким способом: через раскрытие жизни человеческого сердца и посредством прямых споров на политические, социологические и эстетические темы.



 




В споре, который ведет писатель и его герои, выявляется различие не только между реальным гуманизмом и пессимистическим безверием в силы человеческого духа, но и многие другие точки зрения, невольно или вольно упрощающие современную духовную жизнь. 15 этом смысле автора, занимающего наступательную позицию, терзаемого нерешенными вопросами, тоже, наверное, можно причислить к героям беспокойного интеллекта. Его сомнения и поиски, отраженные в дискуссиях персонажей и в природе художественного конфликта, организуют определенным образом романное повествование, нацеленное на прямой открытый разговор о том, что тревожит сегодня многих.

Не идентифицируя героя «Берега» и автора романа, нельзя не заметить, однако, близости их философско-этических воззрений по ряду вопросов, не безразличных и читателю семидесятых годов. В данном случае эта близость даже не вуалируется, что, по-видимому, естественно для романной формы, открытой навстречу сегодняшнему дню, к нему обращенной, его вопрошающей.

В публичной дискуссии с Дицманом, завершающей «Берег» и как бы подводящей некоторые итоги, Никитин, ссылаясь на «одного русского классика», говорит о том, что никто не знает всей правды до конца. Эта его мысль вызовет энергичную реакцию сразу с двух сторон- со стороны Дицмана и со стороны Самсонова.

Объяснить удивление Дицмана возможно: оно обусловлено превратным представлением о якобы догматической застылости марксистской теории. Но Самсонов? Уж он-то должен был знать, что истина, всегда конкретная, вместе с тем и всегда относительна. Никитин вынужден пояснять диалектику познания им обоим: «…если бы мы все знали о человеке - не было бы никакого смысла писать книги, заниматься наукой и вести дискуссии, как мы ведем. Человек - такая же тайна, как мироздание…»

Устами писателя Никитина в данном случае, как кажется, говорит автор «Берега».

Уровень духовной культуры современника, высота его. моральных и гражданских интересов, те «проклятые вопросы», которые тревожат его разум и душу, всегда были и остаются для Бондарева, как и для художественной литературы вообще, вопросами вопросов. Они охватывают широчайший спектр представлений о творческом потенциале личности, о сознании ее обоюдных связей с каждым отдельным человеком и с историей в ее неостановимом движении, протяженности в прошлое и будущее.

Вот почему Юрий Бондарев снова и снова возвращается к этой тематике. В интервью газете «Русская культура» (18, ноября 1977 г.) писатель сказал о своем новом романе, находящемся еще в работе, что это роман, «как принято у нас говорить, о современности, а точнее, об интеллигенции 70-х годов. Мне хочется проследить судьбы своих героев с довоенного времени, поэтому в романе много ретроспекций, возвращений в прошлое. Таким образом я пытаюсь охватить довоенный период истории. Может быть, такая композиция позволит мне проследить характеры героев во времени и показать время в характерах героев.