Трагическое обаяние личной и творческой судьбы Лермонтова оказывало сильное влияние на Блока на протяжении всей его жизни. Общность романтической основы поэтических систем Блока и Лермонтова не осталась незамеченной. Современники Блока не раз обращали внимание на то, что в творчестве поэтов присутствуют схожие темы и во многих их стихотворениях звучат одни и те же мотивы. В 1903 году Андрей Белый в письме к Блоку говорит о «лермонтовской струе» в его поэзии. Н. С. Гумилев даже выводил лирику Блока из «лермонтовской поэзии», а К. И. Чуковский назвал Блока «Лермонтовым нашей эпохи».

Глубокое внимание и пристальный интерес к Лермонтову характерны уже для ранней лирики Блока, что подтверждается многочисленными парафразами, эпиграфами. Лермонтовские реминисценции из стихотворения «дума» (1838) отчетливо звучат в блоковском «Я — человек и мало Богу равен». Эти стихотворения написаны одним размером (пятистопным ямбом). Здесь мы видим полное единодушие в их мироощущении. Поэты с горечью сознают свое бессилие оказать влияние на души людей своего поколения, живущего пустой, никчемной жизнью. У Лермонтова мы читаем:
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.

У Блока:


 




О, если бы мог я силой гениальной
Прозреть века, приблизить их к добру!
Я не дал миру мысли идеальной,
Ни чувства доброго покорному перу.

Молодой поэт стремился мыслить и чувствовать в категориях лермонтовского художественного мира, постигая способ и природу поэтического самовыражения. Особенно это касается мотивов богоборчества и демонизма, которые в одинаковой степени присущи их творчеству и составляют существенный элемент их трагического мироощущения. И Лермонтову, и Блоку был чужд оптимизм, о котором Блок писал в 1919 году: «Оптимизм вообще несложное и небогатое миросозерцание, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое»; лишь трагическое миросозерцание «способно дать ключ к пониманию сложности мира». Многие характерные особенности лирики Блока также имеют свой источник в творчестве Лермонтова: исповедальные интонации, сочетание напряженного чувства с тонким психологическим анализом, ощущение враждебной силы рока, жанровая «размытость» (у Блока она проявляется в том, что любовный сюжет многих его стихотворений насыщен философскими и мистическими ассоциациями).

На рубеже двух эпох, когда Блок остро переживал настроения кризиса, схватившие интеллигенцию, его интерес к Лермонтову выходил за рамки поэзии как таковой: опираясь на опыт Лермонтова, которого Блок считал учителем “мудрости глубинной», Блок размышлял о месте и назначении человека в мире. Перед революцией 1905 года, когда Блок страстно отдался увлечению мистикой, обращение к Лермонтову помогло ему преодолеть пристрастие к экстатическим восторгам и пророческим видениям. Блок открывает все новые стороны творчества Лермонтова, противопоставляет «безгневную» поэзию когда-то обожаемого им Владимира Соловьева и Андрея Белого страстной лирике Лермонтова, «задыхавшегося от песен».

Наиболее полно отразились взгляды Блока на творчество Лермонтова в рецензии на книгу Н. А. Котляревского «Педант о поэте» (1906). Отвергая приглаженный и обезличенный образ поэта в исследованиях авторов, принадлежащих к академическим кругам, Блок ратовал за творческое видение образа Лермонтова, который пока «темен, отдален и жуток». Основной чертой лермонтовской поэзии Блок считал пророческую «тревогу духа». В статье «Безвременье» (1900) Блок поставил провидца судеб России, Лермонтова, — за бескомпромиссность его идеалов — рядом с Гоголем и выше Достоевского.