Мифотворческие построения и образы Блока, созданные им самим, выделяющиеся как особый феномен к его художественном мире. К этой сфере относятся сотворенные Блоком и характерные для него фантастически-условные лирические сюжеты, сказочные по своему строению, образы таинственных существ, например Невидимки (ср. «недотыкомка» Ф. Сологуба или - из другой эпохи - странный бегающий зверек «Хозяин острова» в «Прощании с Матёрой» В. Распутина), - существ, знаменующих те или иные реалы-гости его поэзии, представленные в ней как олицетворения свойств и переживаний его лирического я или сил, которые находятся вне его творческой личности. Эти сюжеты и антропоморфные образы фантастических персонажей появляются у Блока в процессе импрессионистической метафоризации как действие мифопорождающей способности языка в духе идей Макса Мюллера (ср.: «Ты из шепота слов родилась»), но особенно часто возникают «из темы», отдающей их языку. В том или другом случае они выходили из недр гротескно-преобразованной городской повседневности или из мира природы и были художественно выявлены в сказочном или полусказочном времени и пространстве.

Примеры: «Поединок», «Обман», «Легенда», «Невидимка», «Забывшие тебя», «Как свершилось, как случилось», ранняя драматургия, цикл «Снежная Маска». Сюда относится также мифологизирующая субстантивизация прилагательных и причастных форм типа: «И смеющийся, и нежный Закрывает мне лицо…» или мифологизирующие олицетворения: «Высоко бегут по карнизам Улыбки, сказки и сны») и мн. др.

Первый и последний из этих разделов имеет для характеристики лирики Блока особенное значение. Типы мифопоэтической образности и мифопоэтического сознания, условно отнесенные к ним в большей мере, чем к другим разделам, распространяются так или иначе на все символические произведения Блока, сливаясь с их символикой и являясь ее основой.

Предпосылкой древнего мифа служило анимистическое или, употребляя иную, менее точную, но зато обобщающую терминологию, «органическое» понимание мира. «Органика» молодого Блока (термином пользуюсь, условно) складывалась на почве индивидуального блоковского мировосприятия с его стихийным поэтическим идеализмом, в котором преломлялись прежде всего влияния Платона и Владимира Соловьева. «Все полно богов»,- определяет Блок, повторяя Фалеса, свое мироощущение того времени. «Платоновское», взятое Блоком непосредственно у Платона и позже - в соловь-евских переработках, несомненно имело большое значение в формировании мифопоэтических тяготений Блока. Известный знаток Платона А. Ф. Лосев называет платоновскую философию «диалектикой мифологии».  «М. Элиаде (видный американский мифолог) прав, говоря о платоновской структуре всякой мифологии,- пишет в книге о мифе Е. М. Мелетинский, - действительно, все эмпирическое рассматривается мифологическим мышлением как «тени» неких вечных оснований», и вполне справедливо прибавляет, что сама платоновская концепция (речь идет прежде всего об анамнезисе) «восходит к мифологической традиции».

 





Разумеется, сводить происхождение и наполнение «Стихов о Прекрасной Даме», как и блоковской поэзии в целом, исключительно к мифу нет оснований (об этом уже говорилось). И все же нельзя отрицать, что мифологема, пережитая и усвоенная молодым Блоком, оформила, санкционировала и в известной мере сакрализировала доступное ему в то время конкретно-реальное содержание жизни, как она есть, которое он находил в себе и в окружающем. Для меня в контексте этой работы представляет интерес не столько суть мифа о «Прекрасной Даме», сколько его жизненные истоки, восприятие его Блоком.

Жизненные, культурные, исторические корни, питавшие раннее творчество Блока, находятся в поле нашего зрения, о них много писалось, и мне вполне достаточно лишь кратко о них напомнить с некоторыми дополнениями. К явлениям, определившим формирование молодого Блока, относится та атмосфера предчувствий и надежд, которые сопровождали вступление России в зону бурного XX века, сулившего «неслыханные перемени, невиданные мятежи» и в дальней перспективе манящего возможностью исторической материализации древней мечты о «золотом веке», направленной когда-то прошлое. Сюда относится и растущая в душе Блока, откликавшейся на эти предчувствия, неудержимая жажда жизни и духовный подъем - с одной стороны, а с другой - возникающее представление, пока еще смутное, о тех препятствиях, которые мешали реализации этой жизненной потенции, - представление о враждебном окружении, о засилье буржуазной пошлости, «автоматизма» (сфера - «оно»), того, что поэт позднее называл «цивилизацией», и о собственном одиночестве в мире.

Сюда вместе с тем относится и событие, ставшее тогда центром душевного и духовного бытия Блока и прямым, непосредственным импульсом к его мифотворчеству, - его рыцарская, долгая, многотрудная, горькая и просветляющая любовь, которая, казалось, выводила его из круга одиноких созерцаний, снимала мучившие его сомнения, заслоняла противоречия и будни русской жизни и связывала с мировым целым (в те годы Блок-поэт еще не выделял в своем универсальном восприятии мира - людей, так же как и человеческих и тем более социальных связей). Так или иначе, образ возлюбленной и отношения с нею стали для Блока сопричастными мифу. Если воспользоваться терминологией Леви-Брюля, примененной им к первобытному мышлению, было бы позволено сказать, что этот образ и эти отношения испытали на себе действие закона «партиципации» - сопряжения частного с целым, заражение целым.

Вникнуть в смысл этой романтической любви Блока, убедиться в том, что она сама по себе, в своих источниках не представляла собой какое-то необычное, раритетное, эзотерическое явление, что она, в сущности, почти не выходила за рамки общепонятных, общечеловеческих закономерностей, вполне возможно. Косвенным образом могут помочь в этом наивные, но искренние и многоговорящие строки в письме Блока 1898 года к его первой возлюбленной К. М. Садовской: «.. .любовь не имеет границ, она может разлиться очень широко и охватить весь мир для тех, кто любит; и тогда счастье их будет вечно, жизнь лишена сомнений и холодного рассуждения. А это самое главное, потому что в жизни и без того много горя…»