Блок писал о теперешнем, о непосредственно данном ему, о том, что переживали сегодня он сам и близкие ему современники, но от этого современного содержания протягивались нити не только к ближайшему и близкому прошлому, к русской поэзии XIX века, к Шеллингу и к немецкому романтизму, к Гёте с его призывом к «вечно женственному», но также и к Данте с его культом Беатриче, и к Возрождению, к Средним векам, к трубадурам и миннезингерам и к той отдаленнейшей старине.

О лирике Блока можно было бы сказать его же словами, отнесенными к произведениям других авторов, что в ней затаено «древнее воспоминание» (ср. «Я Древнюю деву искал.»). И это «древнее воспоминание», этот «мифологический опыт» заключал р. себе чувство бесконечного, заложенное в мифе, разум мифа, развивавшегося на своей почве, от стадии к стадии, в основном по восходящей линии - к гуманизации, к постепенному прояснению правды о человеке, к человечности.

Древний миф был связан с породившей его действительностью и в то же время подымался над нею, внося в прозаическую обыденность перспективу мировой жизни, сознание сопричастности ей и доступные народам, создававшим мифы, представления о свободе (стихийной, иногда необузданной), мудрости, красоте и справедливости (без морализма). И для понимания блоковской поэзии, которая, как уже здесь отмечалось, отнюдь не сводится к мифу, нужно принять во внимание ее соприкосновение с мифом. Сохраняя связь с текущим моментом жизни (в каких бы преломлениях этот момент ни осмыслялся молодым Блоком), Блок открывал свою поэзию не только содержанию этого момента, но и духовным ценностям, накопленным человечеством с давнопрошедших времен.

Борис Пастернак в 1946 году в черновых заметках о первом томе Блока, отмечая с отрицательным знаком присутствие в стихах этого тома символистских схем, признавал вместе с тем, что блоковская «концепция» Прекрасной Дамы была «реалистически уместна, без нее действительность тех лет и мест (Петербург, может быть, шахматовские места) остались бы без выражения». Мне думается, что некоторое преувеличение, содержащееся, по-видимому, в этом суждении Пастернака, не слишком значительно. Миф о Прекрасной Даме явился «необходимым звеном и положительным фактором в эволюции Блока. Он вносил организующую сознание «презумпцию» (для Блока - духовную и лирическую «констатацию») идеи единства светлых сил жизни и остро переживаемое представление об этом единстве. Он помог формированию поэтической личности Блока во всей ее цельности и высокой человеческой чистоте.


 



В мифологеме о Прекрасной Даме осуществлялось слияние различных сфер жизненного и творческого сознания Блока, и этот синтез, неизбежно отвлеченный, во многом иррациональный, уже заключал в себе ту духовную просветленность, женственно-смягченную человечность и страстное желание обновления жизни, то есть те черты, которые изменялись с течением времени, но всегда соответствовали глубочайшим основаниям поэзии Блока на всем протяжении его пути.

Об «однострунное» «Стихов о Прекрасной Даме» (эпитет принадлежит самому поэту), об их «безлюдности» и замкнутости писали едва ли не все исследователи Блока. В этом отношении В. Соловьев в своих теоретических построениях, соединяя идею Мировой души не только с природой и любовью, как это делал Блок в своей первой книге, но и с концепцией человечества, был шире молодого Блока. Можно прибавить к этому, вспомнив о блоковском разделении стадий мифологического процесса на эстетическую и этическую, что его ранняя поэзия еще не прониклась в полной мере той этической энергией, связанной с идеей сострадания, о которой писал Блок в названных заметках. Не случайно он признавался Белому все в том же письме от 18 июня 1903 года, что свет, исходящий от его «Лучезарной подруги», «не добрый и не злой, а более», и в этом смысле представление о Ней, объединившее лирику его первой книги, не совпадает с той еще не стершейся к началу века гранью народного этического сознания, которая была явлена образом заступницы, милосердной матери, «ходящей по мукам».

Миф о Прекрасной Даме, сыграв большую роль в блоковской поэзии 1900-1902 годов и подчинив ее себе, очень скоро превратился в препятствие на пути ее дальнейшего развития, ведущего Блока к широкому охвату исторической действительности и к последовательному и резкому отрицанию буржуазного миропорядка.

В поэзии Блока возникала новая ситуация с новой поэтической фактурой и новой лирической атмосферой. «Прежде я думал о Ней чаще, чем теперь, - читаем в упомянутом письме Блока к Белому. - Теперь все меньше и все безрезультатнее». Стремительная эволюция, пережитая Блоком и охватившая все его творчество, коснулась в значительной мере и мифа о Прекрасной Даме. Этот миф как таковой вместе с причастным к нему «сказочным мистицизмом» (Блок) потерял в поэзии Блока свою интенсивность, во многом редуцировался.

Мифологема о Прекрасной Даме, вобрав в себя опыт «личной жизни» Блока, древность и атмосферу времени, глубоко изменилась, сбросила свое сказочное обличье, но сохранилась в его творчестве в своих онтологических п лирических проекциях. Но эта мифологема, пройдя сквозь строй бурной и требовательной эпохи,, переработанная Блоком с помощью реалистических и иронических реактивов, приблизилась в ее обновленных формах к тем границам, за которыми поэтическая мифология превращается в поэтическую типологию. Этот процесс обозначился у Блока тем более определенно, что рядом с основным мифом в его поэзии росли и крепли новые мифологемы, а также еще не явленные в ней до того времени творческие сферы, открытые скорее типическому, чем мифическому.

Нарастающее сближение этих двух категорий - мифа и типа - сближение, постепенно превращавшееся в слияние, и явилось одним из основных признаков зрелой поэзии Блока. Оно послужило тем основанием, которое давало возможность Блоку совмещать в своем поэтическом творчестве историческую перспективность с перерастающим «локальный историзм», но не уводящим от него широким мифопоэтическим мышлением. Однако вопрос о характеристике мифопоэтического начала зрелой лирики Блока составляет тему особого большого исследования, и на этих страницах я касаться его не буду.