Хорошо определил сущность блоковской поэзии В. Брюсов. В рецензии на сборник «Нечаянная радость» он писал: «А. Блок… поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы». Отклик Блока на эту оценку весьма интересен. «Ваши драгоценные для меня слова о «дне, а не ночи, красках, а не оттенках, полных звуках, а не криках…,- писал он Брюсову 24 марта 1907 года,- я принимаю как пожелания Ваши и благодарю Вас за них со всею живою радостью». Здесь отражена не только скромность поэта, но и понимание Блоком того, что его поэзия даже в 1907 году лишь частично соответствовала оценке Брюсова. Но по ответу Блока чувствуется, что он сознательно будет идти по пути создания жизненных, полнокровных произведений.

Особенности поэзии Блока, отмеченные Брюсовым, проявились уже в ряде ранних стихов. Так, в сентябре 1901 года он пишет яркое, “проникнутое радостью жизни стихотворение «Встану я в утро туманное», которое привлекает ясностью и простотой выражения человеческих чувств. Привычный для Блока эпитет «туманный» в этом контексте воспринимается как конкретный, зрительный образ. Близки к этому стихотворению «Ветер принес издалека», «На весенний праздник света», «Я и молод, и свеж, и влюблен» и др. В ранних стихах Блока заметны и те резкие контрасты, которые составили одну из характернейших особенностей его поэтики:

    * В тебе таятся в ожиданьи
    * Великий свет и злая тьма -
    * Разгадка всякого познанья
    * И бред великого ума.
    * («Я - тварь дрожащая»)

Основной темой стихов цикла «Распутья» остается тема любви юноши к Прекрасной Даме. Она все так же высоко, но верх и низ приобретают теперь иной смысл - это уже не противопоставление земного и нездешнего: в лирику Блока вторгаются социальные контрасты, входят реальные приметы жизни, правда, еще очень обобщенные:

    * Мы отошли - и тяжко поднимали
    * Веселый флаг в ночные небеса,
    * Пока внизу боролись и кричали
    * Нестройные людские голоса.
    * («Мы отошли…»)

Герой Блока становится суровее, не столь восторженно открытым: «Я не такой, как прежде. Никому не открою ныне того, что рождается в мысли» («В посланьях к земным владыкам»). Предметом стихов Блока все осмысленнее становится «не сказка - быль»  «Погружался я в море клевера». Многие стихи цикла «Распутья» свидетельствуют о том, что поэт стал пристальнее вглядываться в жизнь, для него значение теперь приобретают не мистические, а реальные противоречия. В стихотворениях «Все ли спокойно в народе» и «Фабрика» (1903) Блок говорит о бунтарских настроениях народа, о тяжелой жизни тружеников.

К раннему Блоку можно отнести то, что говорил Брюсов о Верлене: «В его стихах отдельные эпитеты, выражения имеют значение не по отношению к предмету стихотворения, а по общему впечатлению, получаемому читателем». Изобразительный момент сводился к минимуму. Теперь же все чаще появляются простые жизненные детали, отличающиеся точностью и конкретностью изображения:

    * Мне снились веселые думы,
    * Мне снилось, что я не один…
    * Под утро проснулся от шума
    * И треска несущихся льдин.
    * Я думал о сбывшемся чуде…
    * А там, наточив топоры,
    * Веселые, красные люди,
    * Смеясь, разводили костры:
    * Смолили тяжелые челны…

 




    * Река, распевая, несла
    * И синие льдины, и волны,
    * И тонкий обломок весла…
    * («Мне снились веселые думы», 1903)

Важное место в идейно-творческой эволюции Блока занимает стихотворение «Фабрика». В нем поднимается тема капиталистической эксплуатации, хотя приемы символизма и здесь дают себя знать («Недвижный кто-то, черный кто-то»). Однако мысль стихотворения достаточно ясна. Социальную остроту стихотворения почувствовала цензура, не пропустившая его в печать. «Фабрика» привлекла внимание современников своим новым звучанием. Редактор журнала «Новый путь» П. Перцов писал об этом: «В стихотворении «Фабрика», столь предусмотрительно вычеркнутом цензурой, едва ли не впервые прозвучала новая, «социальная» струна блоковской поэзии. Помню озадачивающее впечатление этих стихов и их яркого начала:

    * В соседнем доме окна жолты,
    * По вечерам - по вечерам
    * Скрипят задумчивые болты,
    * Подходят люди к воротам.

Грубый чекан этих ударяющих, как молот кузнеца, строк был непривычен под пером поэта «Прекрасной Дамы». Но очень скоро обнаружилось, что здесь приоткрылось новое лицо автора, что романтика идеализма сменяется романтикой действительности…». Глаз поэта становится все острее, кругозор шире, творческая мысль живее, язык беспощаднее. В стихах появляется городской пейзаж: фабричная гарь, вечерние фонари, вывески, подвалы и чердаки - город Гоголя, а еще больше призрачные видения города Достоевского; поднимается тема трагедии человека, задыхающегося в клетке капиталистического города.

В конце 1903 года Блок пишет стихотворение о матери, оставившей своих детей и бросившейся под поезд. Примечательно само название стихотворения, неожиданное для Блока того времени - «Из газет». Однако такие стихи соответствовали эволюции поэта, которая определилась уже в канун  1905 года. Стихотворение написано в своеобразном, как будто несколько угловатом ритме, с нарушением той музыкальности, которая была характерна для «Стихов о Прекрасной Даме».

    * Встала в сияньи. Крестила детей.
    * И дети увидели радостный сон.
    * Положила, до полу клонясь головой
    * Последний земной поклон.
    * …Подкрались сумерки.
    * Детские тени
    * Запрыгали на стене при свете фонарей.
    * Кто-то шел по лестнице, считая ступени.
    * Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
    * Дети прислушались.  Отворили двери.
    * Толстая соседка принесла им щей. С
    * казала: «Кушайте». Встала на колени
    * И, кланяясь, как мама, крестила детей…

Так постепенно преодолевается мистическая идея Вечной Женственности - через реальное. Если любовь к миру открыта через любовь к женщине   (иенские   романтики,   В. Соловьев), то и ненависть к нему познается через сострадание к женщине. Если для Блока не было ничего выше любви к женщине, то теперь нет ничего ненавистнее обстоятельств, унижающих женщину, опошляющих и убивающих ее. С этого времени и начинается постепенный отход Блока от символизма, поэт по-иному стал смотреть на своего учителя В. Соловьева, он довольно резко отзывается о бывшем кумире: «Я уже ни кому не верю, ни Соловьеву, ни Мережковскому» (1902). Мистицизм Блока приобретает иной характер. Не в силах еще преодолеть его окончательно, Блок несколько его «конкретизирует», бесконечно широкое понятие Мировой Души сужает до понятия Души Народа. Было бы поспешным утверждать, что проблема народа трактовалась теперь поэтом с четким пониманием такого богатого и сложного понятия, как народ, народность. Несомненно, однако, что поэзия Блока стала ближе к жизни, к народу, к социальным проблемам.