Рассмотрим, как он смотрел на тему родины в свою эпоху. «Русь моя, жизнь моя...»
Под таким углом зрения оформляется в лирике Блока образ России народной России, « роковой» страны, затаившей в недрах своих великое мятежное начало. Под роковой внешней покорности, под покровом «красоты заплаканной и древней» таится очистительный огонь, готовый вот вот вырваться наружу. Очень показательно, что этот образ России начинается складываться в творчестве Блока ( не только в стихах, но и в статьях и в пьесе «Песня Судьбы» ) именно в годы реакции, когда силы революции были подавлены и в стране воцарилось видимое «спокойствие».

Причем, и это очень важно, тема России возникает в лирике Блока в те же годы, что и тема страшного мира, и как прямая антитеза ей. В таких стихотворениях, как «Русь», «Россия», «Осенний день», «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться ?...» и других, исполненных сыновней любви к родному краю, возникает образ страны, живущей своей особой, насыщенной и неспокойной жизнью, со своей тайной судьбой.

Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь,
Дремлю и за дремотой тайна
И в тайне ты почиешь, Русь.

Русь, опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями
И с мутным взором колдуна.

Где разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сел...
Это из стихотворения «Русь». А вот из другого стихотворения :
Тихо, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим...
Что же маячишь ты, сонное марево ?
Вольным играешься духом моим ?

Опора на традицию Некрасова здесь очевидна. Но очевидно и то, что Блок не ограничивается использованием традиции, он идет дальше, он оформляет образ России, уже готовый всколыхнуться мятежом и пожаром.

Кризисный характер рубежа 19 20 веков для Блока как раз и состоит в том, что происходит смена исторической эпохи.

Стихийное нарушение порядка жизни и было для Блока тем пунктом, в котором сходились линии лирики интимной и лирики гражданской. Поэтому он и поставил впоследствии «Двенадцать» в один ряд не только со «Снежной маской», но и с другим любовным циклом «Кармен». « В январе 1918 года, сказал он, я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914 года. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией...»
Он понимает, что уходит в прошлое большой исторический период, что на его глазах рушатся вековые устои жизни. Он ощущает себя свидетелем и современником большой исторической драмы.

Так оформляется в сознании Блока важнейшая для него проблема «стихии» и «культуры», «народа» и «интеллигенции». Во всем Блок видит признаки надвигающейся катастрофы. Истоки ее уходят в 19 век.

Проблема народа и интеллигенции явилась для Блока проблемой, которая, может быть, с наибольшей наглядностью выявила черты его личности, то есть отчетливо обрисовала образ человека во всей сложности его духовного облика и его резкой и властной оригинальности.

Блок создает обобщенный образ неблагополучия ; он не исследует и не анализирует, его подход к проблеме романтический и лирический. Он ищет образы «всеобъемлющие», грандиозные, которые были бы под стать тому неблагополучию, во власти которого находиться страна. Она разделена, по его мнению, на два стана, столкновение между ними неизбежно, и вот эта то неизбежность страшит Блока. Он видит в народе стихийную разрушительную силу, действия которой, однако, по конечным и отдаленным результатам несут огромный положительный заряд. Он по своему переосмысляет Гоголя, и Некрасова. Из Гоголя Блок заимствует образ тройки как олицетворение народной, скрытой до времени силы, стихийно устремившейся вперед «прямо на нас», то есть несущей гибель интеллигенции. Из Некрасова Блок заимствует образ Коробейщика как воплощение народного знания о том, куда именно следует вести страну. В пьесе «Песня судьбы», которая создавалась в те же годы, именно Коробейник «выводит» заблудившегося в снежной степи героя на верный путь. В годы реакции в России вообще обостряется внимание к Некрасову, причем как в среде «интеллигенции», так и в «народной» среде. После тяжелой и трагической русско японской войны и поражения революции поэзия Некрасова возрождается как выражение народного самосознания ; таким Некрасов воспринимает и в «низах» общества, и в произведениях литературы.

Но Блок подчеркивает и другое стремительность самого процесса всеобщего обновления, в которое вступает ныне мир, неудержимость полета в будущее, который, однако, не является спокойным и бескровным. Все эти качества были для Блока показателем характера русской истории вообще. Он сказал об этом в гениальном стихотворном цикле «На поле Куликовом» (1908), в котором положение России, разделенной на два враждебных стана, уподобляется Руси эпохи Дмитрия Донского, вышедшей на Куликовом поле, чтобы в схватке с золотоордынским ханом Мамаем отстоять свою национальную независимость.

О, Русь моя ! Жена моя ! До боли
Нам ясен долгий путь !
Наш путь стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

И вечный бой ! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица...
И мне ковыль...

И нет конца ! Мелькают версты, кручи...
Останови !
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови !

Закат в крови ! Из сердца кровь струиться !
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет ! Степная кобылица
Несется вскачь !

Цикл « На поле Куликовом» лучшее, что дала России поэзия рубежа двух веков. Русь, явленная в стихах цикла, и манит Блока своей исторической стремительностью, и страшит катастрофами.

Совершенно новое и необычное восприятие родины продемонстрировал в этом цикле Блок.Из глухих лет он увидел зарево пожара :

Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.

И он ощутил себя во власти России, частицей ее, ее сыном, ее мужем, слился с ней в стремительном полете в будущее. «Не может сердце жить покоем», сказал он здесь уже о себе.

И поэтому гораздо важнее здесь не та историческая аналогия, очень субъективная, хотя и распространенная в среде символистов, которая легла в основу поэтического «сюжета» цикла (схватка русских с татарами как прообраз будущей схватки народа и интеллигенции, «монголов» и «Европы»). Более существенно то, что Блок увидел народную Россию стоящей на грани глубочайших социальных и исторических преобразований, и глубокую личную зависимость от нее ощутил. И ощутил так сильно, что уже никогда с этим ощущением не расставался. Блок пишет в эти годы о любви и ее неизбежно драматическом исходе, о России и ее неблагополучии, о гибели и пустоте жизни, о своем поколении, неспособном к действию, «изнемогающем» в «пустых мечтах»,он казнит себя за слишком светлую веру в любовь и в жизнь, которая сопровождала выход его на поэтическую арену. Он пишет о европейской культуре, превратившей в цивилизацию и тем самым подписавшей себе смертный приговор (цикл «Итальянские стихи» ). В стихотворении «На закате» ( «Она, как прежде, захотела...» ) утверждает :

Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней...
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей !
Тот же мотив повторяется в цикле «Арфы и скрипки», где «личное» пронзительно и на высокой эмоциональной ноте вплетается в «общее».
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все равно.
Вот счастие мое на тройке
В сребристый дым унесено.

Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков...



 






И только душу захлестнуло
Сребристой мглой изпод подков...


«Снег времен» и «даль веков» в сочетании с трактирной стойкой создают обобщенный и широкий образ беды, в которую попал герой стихотворения. И образ тройки, уже традиционный для Блока, опять вызывает в памяти Гоголя финал «Мертвых душ» преследует Блока, как навязчивое видение, трансформируясь в самые разные варианты движения, полета в неизвестность, в снежную мглу. Мотив утраченного счастья, пролетавшего мимо и скрывшегося вдали, утерянного ощущения полны бытия, которое некогда вдохновляло поэта, а теперь осталось лишь в виде горького воспоминания, едва ли не основной мотив сборника «Ночные часы», создавшегося в 1910 году.
Но в это же время возникают и оформляют и иные мотивы мотивы гнева и протеста, составившие другую, очень важную линию творчества зрелого Блока. Здесь уже не простое изображение личности человека, какой она формируется в условиях реакции и «страшного мира», а сознательное стремление воздействовать на ее формирование, сделать искусство действенным, активно вторгающимся в жизнь.

Преодолевая мотивы тоски и безысходности, Блок выходит на широкую дорогу гражданского искусства. Испытав всю глубину и силу «возмездия»
за отвлеченность ранних надежд и мечтаний, пройдя через восприятие стихии силы губительной, и очищающей, герой Блок в 1910 е годы претерпевает в своем облике существенные изменения. Он дополняет чертами, которых не было ранее. Пройдя через круг самоотречения, духовной усложненности, снедающих душу противоречий, посвоему раскрывающих сущность мира, его скрытый и явный драматизм, поэт приходит к мысли о простоте, естественности, труде, единении с природой и простыми людьми.Здесь то и обнаруживается исход, открывается возможность пути к возрождению. Центральное место в сборнике «Ночные часы» занимает стихотворение «Май жестокий с белыми ночами !...», которое, как обычно у Блока, состоит из двух частей, на первый взгляд исключающих, а на деле дополняющих одна другую. Смысл первой части раскрывается в поэтической декларации, имеющей характер полнейшей безысходности :

Голубая дымка за плечами,
Неизвестность, гибель впереди !

И вторая часть, в которой дается иная картина, намечается новый путь как желаемое, страстно ожидаемое, хотя идеальное начало новой жизни :
Хорошо в лугу широким кругом
В хороводе пламенном пройти,
Пить вино, смеяться с милым другом
И венки узорные плести,
Раздарить цветы чужим подругам,
Страстью, грустью, счастьем изойти,
Но достойней за тяжелым плугом,
В свежих росах поутру идти !

Этот светлый финал стихотворения звучит диссонансом в общей концепции сборника. Но он важен нам как выражение идеальной мечты поэта, как его представление о тех душевных качествах личности, которые могли бы вывести ее из замкнутого круга тоски и обреченности. Подобная мечта воскреснет вновь в дальнейшем, когда Блок приступит к работе над поэмой «Возмездие», в сложной конструкции которой он попытается воплотить процесс созревания активного человека в условиях русской действительности рубежа веков.

Он обращается со страстным призывом к окружающим, к своим современникам :

На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Все не смела в твоей отчизне,
Дай гневу правому созреть,
Приготовляй к работе руки...

В поэтическом сознании Блока произошел поворот, в его творчестве открылись новые возможности. Он, поэт лирик, заговорил языком гражданского поэта трибуна, открыто опирающегося на традиции Некрасова,называвшего свою музу «музой мести и печали». В стихотворении «Коршун», написанном в марте 1916 года, то есть за полтора года до Октябрьской революции, он изобразил общественное зло, нависшее над Россией, в виде зловещей птицы коршуна.

Долг писателя, его высокое назначение в этом «роковое время» и состоит,
согласно Блоку, в том, чтобы суметь уловить то брожение сил, которое подвело страну к социальному взрыву. Закрывать на это глаза, уединяться,
замыкаться в кругу незначащих чувств и мелочных интересов значит изменять своему долгу. Жить современностью, жить общественными задачами сегодняшнего дня и значило для Блока жить будущим. Искренность

самопожертвования вот что считал Блок главным для всякого художника, в этом видел он фактор подлинного творчества. Весь этот сложный комплекс размышлений о сущности и характере исторических перемен,

о человеке и его месте в исторической жизни, о видоизменениях личности
в специфических условиях рубежа веков, наконец, о роли и назначении искусства Блок попытался воплотить в поэме «Возмездие», к работе над которой приступил в1910 году. Поэма так и не была закончена, несмотря на то что Блок работал над ней с упорством и самоотдачей до конца своих дней (правда, с большими перерывами). Замысел Блока полного воплощения не получил.
В очи бьется
Красный флаг...

Раздается
Мерный шаг...
И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет...

Нужно признать: главное в революции Блока уловил и понял. Это главное
состояло в том, что в движение пришла народная масса. Высота в осмыслении важнейших проблем революции, широта взгляда и отсутствие предвзятости и упрощенчества сделали «Двенадцать» произведением эпического жанра. Но, принимая и оправдывая стихию как факт истории и возмездия, Блок уже и отталкивается от нее, ибо хочет видеть в ней и в действиях ее носителей больше, чем одно только разрушение.

Герои его поэмы «голытьба» («Гуляет нынче голытьба», говорит там ), но ими руководит высшей смысл, заключающий в себе оправдание и их
самих, и их действий. Это высший смысл есть для Блока будущее, в которое они идут, сопровождаемые страстным призывом :
Революционный держите шаг !
Неугомонный не дремлет враг !

Здесь дает о себе знать авторское отношение и к героям,и к тому,что происходит в поэме,в центре которой очень неожиданно, на первый взгляд, поставлено убийство Катьки, оказавшейся жертвой стихийной страсти.С развитием действия ( то есть объективно в процессе революции) облик героев резко и заметно меняется. Путь героев по улицам города это путь от стихийного разгула (кульминацией которого и является убийство Катьки ) к дисциплинированности и собранности. В них все меняется : и внешний облик (они становятся более подтянутыми ), и отношение к старому миру ( они уже не грозят полоснуть ножичком, не поют анархически разбойных частушек,а действуют более осознанно ).

Не случайно именно в последних главах поэмы постоянно повторяется призыв :
Вперед,вперед,вперед,
Рабочий народ !
Или
Шаг держи революционный !
Близок враг неугомонный !

Это уже сознательные бойцы,вступившие в единоборство со старым миром. О них говорит в поэме :
Их винтовочки стальные
На незримого врага...
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые
Не утянешь сапога...
И сам мир выступает в последних главах поэмы в более четком выражении гротескном образе «буржуя»,сопровождаемого своим спутником псом :
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос !
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

«Павший пес», как условное обозначение всего старого мира, прямо противопоставлен в поэме другому, светлому образу, иносказательно обозначающему ту «даль», в которую шествуют ее герои, образу символу Иисуса Христа.