Если точны слова Гитлера о Власове: "Он предал Сталина, предаст и нас!", то фюреру нельзя отказать в проницательности. Многие историки и мемуаристы, не преувеличивая масштабы личности Власова, сходятся на том, что сплетением обстоятельств он был поставлен между двумя тиранами. Но сам не всегда разбирался в этих обстоятельствах. Г.Владимов холодно бросает: "...Если действительно Андрей Власов возымел идею выступить против Сталина и Гитлера, используя германское нашествие, был ли он тем человеком, кто мог бы этот замысел мало-мальски осуществить? Я так не думаю. Это был человек момента. В нем были свойства, ценные для генерала, - находчивость, дерзость, авантюризм, но он был человеком минуты, а не часа. Под влиянием момента принял он бремя руководителя "Третьей силы", заведомо неподъемное для него".

Шальная мысль мелькнула у меня: не потому ли его не убрали наши, что "человек минуты" был для нас предпочтительнее "человека часа", возникни он откуда-нибудь? Убрать Власова - задача достижимая. Окружение его было прошпиговано нашими разведчиками, техника терактов отработана. За тридевять земель "достали" Троцкого, в оккупированной Белоруссии - гауляйтера Кубе, в послевоенной Германии - Бандеру.

Спустя много лет после войны я услышал от отставника, некогда причастного к таким делам:

- Мне были известны кулинарные пристрастия Власова, - мой человек ходил у него в поварах.

Эти факты - бесспорные и предполагаемые - в какой-то степени обусловили своеобразное построение романа. В нем не нашлось места Власову по ту сторону фронта. Его "момент" уже миновал. "Момент" принятия подмосковного решения - "кулаком в рыло".

То, что могло бы терзать Власова, терзает Кобрисова. "Дурь дурью", но случился сокровенный разговор у командарма с Шестериковым об обрезах, каких не хватило отбиться от колхозов: "Ну, выпьем, чтоб в следующий раз хватило...". Шестериков тоже далеко зашел в своей ненависти к большевикам. Но не настолько, чтобы перебежать на сторону противника.

Кобрисов, отстаивая идею обхода Мырятина, спросит у Ватутина: "Что же мы за Россию будем платить Россией? " А командующий фронтом Ватутин лишь подтвердит: "Когда оно иначе было". Но и ему Кобрисов не открылся до конца. Среди оборонявших Мырятин - русские солдаты. Отступая, немцы бросят их на произвол судьбы и - очередная вакханалия "священной расплаты", что вершится с семнадцатого года.

У Кобрисова человеческая тоска, неизбывная боль, горечь собственной вины.

Три так и не встретившихся генерала причастны к "Третьей силе", о ней Г. Владимов рассуждает в статье. В романе лишь ее предпосылки - они могут реализоваться, подхлестнутые стечением фронтовых коллизий (Власов), могут остаться втуне (Кобрисов), могут не увенчаться определенным шагом (Гудериан).

Пускай Власов "человек момента", политик не слишком высокого полета (генеральские погоны - сомнительные крылья), но он приобщился к "Третьей силе", основал, вопреки Гитлеру и Сталину, Русскую освободительную армию. Связал с этой армией судьбу и надежды, когда участь третьего рейха была предрешена. (Ранее Гитлер не допускал ее создания.)

Спорить о количестве пленных, численности "восточных" легионов, "хи-ви" - русских добровольцев в обслуге германских частей
можно до скончания века. Разделяю негодование В. Богомолова, когда наших солдат выдают за "быдло", "овечье стадо". Но осмелюсь спросить: миллионы пленных, тысячи добровольцев на стороне противника - "быдло", "овечье стадо"?

Слабое это утешение - из плененных командующих армиями только Власов перешел на службу к немцам. Недостатка в пленных генералах, старших офицерах, желавших воевать против Красной Армии, не наблюдалось. Они слали обращения к германскому командованию, выдвигали проекты, предлагали планы формирования русских частей для действий в содружестве с вермахтом.

В.Богомолов определяет численность РОА в 50 тыс. человек, полностью была скомплектована только одна дивизия, да и та под занавес. Тем удивительнее, что, по его словам, на Западе лишь на русском языке вышло свыше 30 книг о Власове. С чего бы западным авторам сочинять книги о частном военном эпизоде?

Удивительно и другое - молва о РОА опередила ее затянувшееся рождение. Большинство из нас узнало о ней весной 1943 года. По утрам все поле покрывали листовки. Они не походили на прежние типа "Бей жида - политрука, рожа просит кирпича!". "Открытое письмо" Власова претендовало на доверительность, исповедальность. Генерал рассказывал о своем прошлом, делился планами: "Я зову... к светлому будущему, к борьбе за завершение национальной революции, к борьбе за создание Новой России - Родины великого народа. Я зову его на путь братства и единения с народами Европы и в первую очередь на путь сотрудничества с великим германским народом". Эта листовка резко отличалась от немецких, рассчитанных на "унтерменшей". Но те сбрасывали, когда Красная Армия отходила, эти - после Сталинграда, и добротная немецкая бумага, и призыв сотрудничать с "великим германским народом" не рождали отзвука в сердце.

Разумеется, я сужу об узком круге, - широко листовки не обсуждались.

Потом в военных газетах напечатали главпуровскую статью "Смерть презренному предателю Власову, подлому шпиону и агенту людоеда Гитлера". Оказывается, Власов - давний контрреволюционер, троцкист, он уже был разоблачен как враг народа, но обещал искупить вину. Теперь Главпур держал нас за "унтерменшей". Такова, видимо, была реакция Москвы на возможность появления "Третьей силы".

Наши представления о войне недостаточны, пока не попытаемся с этой силой разобраться. Хотя разобраться трудно, желательно такое удаление во времени, когда "Третья сила" не стреляет по тебе.

Но когда и годы ничему не учат, винить остается самих себя. Маршал К. Москаленко спустя почти три десятилетия пишет о бандеровской Украинской повстанческой армии: "...Мне также хорошо известно, что то была платная агентура гитлеровской разведки и что руководство ею осуществлялось
из Берлина. Членами банд являлись местные кулаки... и различное антисоветское отребье..." И далее в том же духе. (Москаленко К. "На Юго-западном направлении. 1943-1945". - М., 1972. - С. 421.)

После войны 38-я армия Москаленко в составе Прикарпатского военного округа вела бои с УПА. Славы они ей не прибавили и спустя годы аукнулись в Беловежской пуще...

В.Богомолов не принадлежит к прозаикам пропагандистского толка. Но в романе "В августе сорок четвертого" в соответствии со старыми газетными клише изображает аковцев немецкой креатурой. Упуская из виду даже столь бьющий в глаза факт, как Варшавское восстание, поднятое Армией Крайовой 1 августа 1944 года. По этому поводу известный критик-русист профессор Анджей Дравич сокрушенно заметил: жаль, что пан Богомолов проявил такую односторонность.



 






Оплошность не из пустяковых. Однако сошла с рук. И не успех ли романа - в общем-то оправданный - внушил автору сознание прямо-таки наполеоновской непогрешимости.

В. Богомолов не признает "Третьей силы", даже когда факты побуждают хотя бы задуматься о ней.

"В солдатские книжки власовцев, - пишет В. Богомолов, - по недосмотру попало словосочетание "свободное отечество". Так уж и "по недосмотру"? Власову письменно строго указали, что "ни о каком свободном отечестве для русских и украинцев не может быть и речи". Выходит, перетягивание каната все-таки шло. Или другое утверждение В.Богомолова: "...Военнослужащие РОА давали присягу на верность не только Власову, но в первую очередь - Адольфу Гитлеру..."

Присяга звучала так: "Я, верный сын своего отечества, добровольно вступаю в ряды войск Комитета по освобождению народов России. Перед лицом моих соотечественников торжественно клянусь честно сражаться под командованием генерала Власова до последней капли крови за благо моего народа, против большевизма".

О Гитлере и о союзе с Германией говорилось: "Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами во главе с Адольфом Гитлером. Клянусь быть верным этому союзу". От присяги на верность лично Гитлеру удалось уклониться.

Власов гнул свою линию, стараясь публично не называть фюрера, национал-социализм, осторожно критикуя "восточную политику" рейха, а когда заявил в Гатчине немецким офицерам, что надеется вскоре принять их в Санкт-Петербурге как хозяин, Гитлер пришел в ярость и запретил Власову всякую политическую деятельность.

"Манифест Комитета освобождения народов России" от 14 ноября 1944 года, по наблюдению Р. Конквеста, "показывает, что Власов отнюдь не симпатизировал нацизму - его единственной целью была демократическая Россия". Автор "Большого террора" среди легковерных не значится и умеет читать документы.
Стиснутая между двумя жерновами "Третья сила" чаще всего попадает в драматическое положение. Таков удел УПА, АК, РОА.

"Комитет освобождения..." заставил гитлеровскую верхушку чуть-чуть смягчить отношение к русским - в лагерях для пленных и в рабочих лагерях. Но колониально-истребительная политика оставалась неизменной. Категорический отказ Гитлера создать РОА еще в 1943 году подтверждает эту неизменность.

Союз Власова с Гитлером, пусть и вынужденный, не красил русского генерала. А союз Сталина с Гитлером в 1939 году, послуживший прологом ко Второй мировой войне, попутно обеспечивший хранилища Германии советским горючим, закрома - хлебом? А пораженческая позиция Ленина в Первой мировой войне и немецкие деньги на нужды революции?..

Как на Священное Писание, ссылается В. Богомолов на донесения гитлеровских соглядатаев, приставленных к Власову, но даже не упоминает П. Григоренко с его мыслями о Власове: "Мы превозносим большевиков, которые ради свержения царизма способствовали поражению страны, почему же тем, кто хочет свергнуть большевистское коммунистическое правительство, не предоставляется такое право?".

А. Солженицын, П. Григоренко, Г. Владимов сознают проблему Власова, власовцев, трагедию военнопленных, огульно зачисленных в изменники. В. Богомолов здесь не видит предмета для размышлений. Словно бы достаточно кремлевско-главпуровского клейма, приговора, вынесенного тайным судилищем, и художественного полотна А. Васильева.

В чем-то Власов оставался советским генералом с солидным партийным стажем. С гипертрофированными амбициями. Он уповал на большую самостоятельность, создание русского правительства. В этом направлении и пытался двигаться. При построении частей взвивался русский национальный флаг, исполнялся гимн "Коль славен наш Господь в Сионе"; пели песню "За землю, за волю, за лучшую долю" из оперы И. Дзержинского "Тихий Дон". Еще в июне 1942 года бывшие командиры РККА, взявшие сторону Гитлера, цепляли на немецкие френчи погоны, напоминающие те, что носили в дореволюционной русской армии. В Советской Армии погоны введут через полгода. Не единственное, впрочем, совпадение. Культ великих предков, учрежденный Сталиным, власовцы объявили спекуляцией. Лишь себя они признавали наследниками Суворова, Кутузова, дополняя сталинский список Петром I, Багратионом, Скобелевым, Брусиловым.

Когда союзник Гитлера (Сталина) уступал в силе, отношения строились по образцу отношений всадника с лошадью. Власов на это шел, ожидая поражения Германии, рассчитывая на сотрудничество с англо-американцами и превращение РОА в независимое войско. Химер в этих замыслах не меньше, чем трезвого осознания вещей.

Генерал М.Лукин геройски командовал 16-й армией и всей вяземской группировкой, попавшей в окружение осенью 1941 года. Тяжело
раненый был взят в плен, "держал себя мужественно и достойно", - сказано в энциклопедии "Великая Отечественная война 1941-1945".

12 декабря сорок первого года М.Лукин от имени плененных советских генералов предложил главарям рейха создать русское контрправительство, дабы показать русскому народу и красноармейцам, что можно выступать "против ненавистной большевистской системы" и вместе с тем - за свою родину. "Народ окажется перед лицом необычайной ситуации: русские встали на сторону так называемого врага - значит, перейти к ним - не измена родине, а только отход от системы". Среди придерживавшихся того же мнения и другой командарм - генерал-лейтенант Ф. Ершаков. Взятый в плен позже командующий 3-й гвардейской армией генерал-майор И. Крупенников, поддерживая М. Лукина, резко осуждал немцев, видевших в жителях России неполноценные колониальные народы. Но Гитлер был слишком уверен в своей гениальности и расовом превосходстве немцев, чтобы внимать русским генералам.

Оппозиционность давала себя знать и в советском генералитете, и в немецком. У советских генералов она заявляла о себе в плену, у немецких - вылилась в антигитлеровский заговор.

М.Лукин предпочел барак для военнопленных, А.Власов, прямо названный у Г. Владимова изменником, - пост командующего РОА, не теряя зыбкой надежды на пост главы русского правительства демократической ориентации.

Об этой дилемме сказано у Николая Глазкова:

Господи! Вступися за Советы!
Сохрани страну от высших рас.
Потому что все твои заветы
Гитлер выполняет хуже нас.