В.Богомолов пускается в рассуждения о добавочном пайке для начальства. Надо понимать, что постоянно получаемые деликатесы, марочный коньяк, шоколад отбили бы у генералов охоту брать хрущевские дары. Но здесь зависимость скорее обратная. Такая избирательная щедрость в то время, как бойцы порой жили впроголодь, вряд ли морально укрепляла генералитет. Не от нехватки хлеба насущного иные армейские чины при первой возможности пошлют домой вагоны, "студебеккеры" с трофейным добром. Когда бы человек на войне - генерал или солдат - всецело подчинял свои побуждения и поступки уставу, команде, отличающимся высокой мудростью, литература годилась бы лишь для создания идиллических сценок о Козьме Крючкове и благостных отцах-командирах. Предпринимались попытки вгонять писательское творчество в такое русло. К успеху они не привели, однако ералаш в некоторых головах породили. И чрезмерные надежды на документ, архивную бумагу. Они, дескать, призваны противостоять бесконечным легендам, окружающим, а то и затемняющим едва ли не каждое фронтовое событие. Легенды эти возникли не в народном сознании, их специально сочиняли в корыстно-политических целях. Но и документ не стоит почитать за истину в конечной инстанции, забывая: он - дело рук человеческих, на нем лежит печать сиюминутности, субъективности. Если бы человеческая личность всегда адекватно и полно отражалась в архивных бумагах, то, прибегая к ним, удалось бы создавать художественный образ методом, каким изготавливается фоторобот.

Генерал Э. Кёстринг после беседы с А. Власовым заявил: "Это весьма неприятный, лицемерно-лживый, неприемлемый для нас человек. Любое сотрудничество с ним представляется бессмысленным". В официальном заключении Кёстринг добавляет: "И даже если нам когда-нибудь пришлось бы хвататься за какую-то фигуру из русских в качестве лидера, мы нашли бы другого".

Однако пришлось хвататься за Власова. Сергей Фрёлих, офицер германской разведки, приставленный к Власову, дает ему сходную характеристику: "Власов получил такое воспитание, что его второй натурой
стала постоянная мимикрия: думать одно, говорить другое, а делать что-то третье".

Эти выдержки, приведенные В.Богомоловым, звучат достаточно убедительно. Хотя и не рисуют Власова большим оригиналом. Вранье - плод вполне определенного воспитания. В.Богомолову не хуже, чем мне, известно, сколько лгали в войну. Доходило, к примеру, до того, что Москва салютовала в честь освобожденного города, который еще только предстояло освободить. Но тогда уж это совершалось, не считаясь с любыми потерями. А какие горы лжи нагорожены вокруг берлинского сражения и взятия рейхстага!

Готовый поверить старательно подобранным аттестациям Власова, встречаю в литературе о нем сообщение оберфюрера доктора Э. Крёге-ра, бывшего последние полгода немецким представителем у командующего РОА. Крёгер воспринимает Власова как человека, "которому были отвратительны всякий обман и предательство", который обладал "прямым характером", "упорно шел к цели, не прибегая к обходным маневрам или каким-либо интригам, был настоящим солдатом". Кому верить?

Натыкаешься и на случаи вроде бы более простые.

В. Богомолов, настаивая на никак не первостепенной роли А. Власова в Московской битве, доказывает, что первостепенное место в сражении за столицу принадлежало К. Рокоссовскому, Д. Лелюшенко, Л. Говорову, удостоившимся ордена Ленина. А. Власов же вместе с генералами второго ряда получил орден Красного Знамени. Все верно. Если забыть, что "Известия" еще в феврале 1941 года сообщили о награждении Власова орденом Ленина. В ту пору два высших ордена за один год не принято было давать.




 








Невелик труд опровергнуть некоторые утверждения В.Богомолова, касающиеся оперативно-стратегических вопросов. Общевойсковые армии, дескать, "действовали по единому общему плану, и брать город или не брать, определялось не командующим армией, а Ставкой". Но такие планы зачастую менялись еще и потому, что противник тоже тайно планировал свои действия, вводя в заблуждение другую сторону. Сталин не разгадал гитлеровские планы на лето 1942 года, сосредоточил войска на Московском напрвлении, в центральной части, и мы получили Сталинград. А накануне летней кампании 1943 года его удалось убедить не начинать наступление на Курской дуге, уступить первенство вермахту, измотать его и потом перейти в контрнаступление. Менялись боевые задачи; построение войск, темп продвижения не всегда соответствовали запланированному. Не только командующие армиями - командиры дивизий и полков тоже вносили коррективы, иногда удостаиваясь наград, иногда - подзатыльников. "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт..." - это никогда ни у кого не получалось. Два из трех наших фронтов в берлинской операции превысили запланированный темп наступления, без пощады и без резона кладя людей.


На совещании в канун штурма Предславля вполне правомерно возникла проблема Мырятина. Тем паче, что зам. Верховного Г. Жуков и командующий фронтом Н. Ватутин видели преимущества маневра, предложенного Кобрисовым, и обладали достаточной властью, чтобы его одобрить. Стремясь ответить на вопрос, почему не одобрили, Г. Владимов пристально исследует психологию каждого участника совещания, понимая, а зачастую принимая побуждения центральных действующих лиц.

Для одних бывших фронтовиков Жуков - спаситель Отечества, для других - "браконьер". Нынешняя поспешная канонизация маршала отдает политиканством, способным оттолкнуть от него.

Г. Владимов предлагает свое понимание Жукова: "Тем и велик он был, полководец, который не удержался бы ни в какой другой армии, а для этой-то и был рожден, что для слова "жалко" не имел он органа восприятия. Не ведал, что это такое. И, если бы ведал, не одержал бы своих побед. Если бы учился в академии, где приучали экономно планировать потери, тоже бы не одерживал. Назовут его величайшим из маршалов - и правильно назовут, другие в его ситуациях, имея подчас шести-семикратный перевес, проигрывали бездарно. Он выигрывал. И потому выигрывал, что не позволял себе слова "жалко". Не то что не позволял - не слышал".

А тщедушный "командарм наступления" Терещенко - за него почему-то обиделся В. Богомолов - разбивал носы и губы, колотил по головам палкой, стимулируя наступательный порыв. Неужели В. Богомолов не встречал таких? Неужели забыл анекдот про ваньку-взводного, что поднимал в атаку бойцов прикладами, добавляя после каждого удара: "За Родину!..", "За Сталина!..", "За Родину!.." Неужели не видит, где истоки нынешней дедовщины?

Это в армии США генерал Паттон, оскорбив солдата, винился перед строем. У нас до такого не "опускались".