В начале трагедии сперва идет одна боярская сцена с двумя участниками (Воротынский и Шуйский); народа пока еще нет, но тема народа - народной поддержки - возникает с самого начала уже здесь. Она особенно подчеркивается Шуйским в его призыве «волновать» народ и в ответной реплике Воротынского, объясняющего явное преимущество неродовитого Бориса в качестве кандидата на опустевший царский престол перед имеющими на него более прав «природными» князьями «Рюркковой крови» тем, что он сумел «очаровать» народ. Затем появляется и сам народ: следуют две народные сцены (на Красной площади и перед Новодевичьим монастырем, в котором добровольно заключился Борис). В полном соответствии с этим в конце трагедии также сперва идет одна боярская сцена, и тоже с двумя участниками (Басманов и Пушкин), где устами Пушкина уже прямо сформулирован знаменитый тезис о значении «мнения народного» в качестве решающего фактора победы Самозванца над Борисом, и затем опять следуют две народные сцены (на Красной площади - Лобное место - ив Кремле, перед домом Борисовым, в котором находится в заключении новый царь - сын Бориса).

При этом, как и в «Цыганах», параллельность композиционных линий, их симметрия тем резче подчеркивает отличие - в известной мере даже прямую контрастность - этих сцен по существу. В боярской сцене в начале пьесы Шуйский старается, с целью помещать воцарению Годунова, уговорить Воротынского «народ искусно волновать». В боярской сцене в конце пьесы Пушкин убеждает Басманова изменить сыну Бориса и перейти на сторону Самозванца, аргументируя это «мнением народным» действиями разволновавшегося народа, без боя сдающего Самозванцу, которого народ считает действительным царевичем Димитрием, города и вяжущего «упрямых» царских воевод. Воротынский отказывается действовать вместе с Шуйским, не веря в то, что они смогут взволновать народ. Басма-, нов соглашается действовать вместе с Пушкиным, поскольку волнение народа стало убедительным фактом.

Но самое главное, что в народных сценах конца пьесы народ уже не тот, каким он был в народных сценах начала ее. В трагедии Пушкина представление о народе как о могучей в своих потенциях силе вытекает не только из рассуждений на эту тему действующих лиц, но и сообщается специфически художественными средствами - настойчиво подсказываемым сопоставлением народа с морем, сопоставлением, в свою очередь, глубоко народным творчеством. Зерно этого сопоставления уже в предложении-призыве Шуйского «народ искусно волновать». Во второй народной сцене это зерно развертывается в наглядный, зримый образ: в речах переговаривающихся между собой народных персонажей народ, заполнивший монастырский двор, прямо сравнивается с шумящими, морскими волнами. Это сопоставление, хотя оно и не повторяется так прямо, ощущается с не меньшей силой в народных сценах конца.

Но поведение народного моря в начале и в конце трагедии глубоко различно, можно сказать - диаметрально противоположно. В начале народ - пассивное и равнодушное орудие в руках бояр («А как нам знать? то ведают бояре…»). Волны народные покорно ложатся к ногам Бориса.

В конце взволновавшийся народ, поднявшийся на защиту правого, по его мнению, дела, активная сила, вмешивающаяся в события и влияющая на их ход.-В первой народной сцене начала народ, оставшийся со смертью Федора на некоторое время без царя, чувствуя себя совершенно беспомощным и беззащитным, горько жалуется на свою судьбу («О боже мой, кто будет, нами править? О, горе нам!»). В первой народной сцене конца народ в ответ на призыв «мужика на амвоне» устремляется «в Кремль, в царские палаты», вязать нового царя - «Борисова щенка». Это выражено и в соответствующих ремарках, симметричных по положению внутри каждой из сцен и резко контрастных по своему содержанию. В финале первой народной сцены начала после обращения к народу дьяка  Щелкалова:

    * Идите же вы с богом по домам,
    * Молитеся - да взыдет к небесам
    * Усердная молитва православных


 




    * «народ расходится».

В финале первой народной сцены конца после призыва «мужика на амвоне» народ «несется толпою». Трагедия народная, «Борис Годунов» ярко демонстрирует трагическое положение народа. Только что показанное бурное, стихийное выступление масс явно ничего не изменило в их положении. Во второй народной сцене конца - последней сцене всей трагедии - бояре, использовав народ как могучую стенобитную силу, снова властно выходят на первый план (вспгу мним реплику народа: «Расступитесь, расступитесь, бояре идут»), требуют, властно распоряжаются, приказывают.

По первому варианту конца пушкинской трагедий народ опять выказывает полное и безропотное повиновение. Если вторая народная сцена начала кончалась приветственным криком народа: «Борис наш царь! Да здравствует Борис!» - в финале трагедии народ, в конечном счете, автоматически повторяет в ответ на приказ боярина Мосальского: «Кричите: «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» - «Да здравствует царь Димитрий Иванович!».

При таком «кольцевом» заключении трагедии получалась бы полная симметрия. Но вместе с тем такой конец свидетельствовал бы, что народ решительно ни в чем не изменился, что опыт народного волнения, народного мятежа прошел для него бесследно, что круг снова безысходно замкнут. Однако такой пессимистический вывод никак не соответствовал ни историческим воззрениям Пушкина, ни идейному замыслу его трагедии. И Пушкин решительно поступается внешней симметрией и создает совершенно иной финал, значение которого особенно рельефно выступает по контрасту с соответствующей ситуацией начала. Теперь на традиционный боярский призыв приветствовать нового очередного царя народ не отвечает столь же обычной здравицей, а упорно «безмолвствует».

 Правда, в этом финале тоже еще нет никакого активного действия, в нем сказывается лишь потрясение народной совести только что совершенным на глазах парода новым кровавым злодеянием и моральное его осуждение. Но уже то, что народ в начале трагедии безропотно повинуется боярам, а в конце явно выходит из этого повиновения, свидетельствует о росте народного самосознания. Вместе с тем из всего, что было раскрыто и показано нам в трагедии, что было прямо сформулировано в упомянутой знаменитой реплике Гаврилы Пушкина Басманову, мы хорошо знаем, какую потенциально могучую силу представляет собой хотя бы одно только «мнение народное:?. Вот почему даже и безмолвие народа, несомненно и явно выражающее народное «мнение», отрицательное народное отношение к тому, что произошло, отношение, показанное Пушкиным в его постепенном и все более зловещем нарастании (сперва «народ в ужасе молчит», затем «безмолвствует»), воспринимается как суровый обвинительный приговор над только что объявленным новым и, как казалось  было  народу,  законным  царем,  ознаменовавшем, однако, свой приход к власти новым же преступлением.

 «Народ безмолвствует», - но это все то же грозное, хотя пока и затаившееся в себе, народное море. Сегодня, народ еще «безмолвствует» - выражает только пассивный протест, но завтра он может заговорить, и тогда - горе тому, против кого он поднимет свой голос. Действие трагедии Пушкина заканчивается в июне 1605 года, а всего год спустя, вскоре после свержения Лжедимитрия, вспыхнуло грандиозное крестьянское восстание под предводительством Болотникова. Таков ощутимый подтекст окончательной редакции гениального финала пушкинской трагедии.

Если три первые сцены начала и три последние сцены конца обрамляют пьесу как трагедию народную, четвертая сцена от начала и соответственно четвертая сцена от конца симметрично и вместе с тем контрастно обрамляют трагедию царя Бориса, начинают и замыкают собою всю - с первых до последних шагов - историю его царствования, исполненную глубочайшего внутреннего драматизма.