Автор романа о Понтии Пилате является двойником Булгакова не только потому, что в его образе отражены психологические черты и жизненные впечатления писателя. Булгаков сознательно выстраивает параллели меду своей жизнью и жизнью Мастера. Образ героя носит притчевый характер, выражая представление Булгакова о чрезвычайно важном призвании художника и являя собой обобщенный тип художника. Чрезвычайно привлекательна идея романа «Мастер и Маргарита» о высшем назначении искусства, призванного утвердить добро и противостоять злу. «Сам облик Мастера - человека с чистой душой, с чистыми помыслами, охваченного творческим горением, поклонника красоты и нуждающегося во взаимном понимании, родственной душе, - сам облик такого художника нам безусловно дорог».

В самом имени героя заключен не только прямой смысл слова «мастер» (специалист, достигший в какой-либо области высокого умения, искусства, мастерства). Оно противопоставлено слову «писатель». На вопрос Ивана Бездомного: «Вы - писатель?» Ночной гость ответил: «Я - мастер, - он сделался суров» (112). В 30-е годы писателя занимал важнейший вопрос: достоин ли человек быть ответственным перед вечностью? Иначе говоря, каков его заряд духовности. Личность, осознавшая себя, в представлении Булгакова, подотчетна только вечности. Вечность - среда существования этой личности. Берлиоз и многие другие «чьими руками по незнанию или безразличию творится зло на земле заслуживает безвестности».1 Обращение к философии И. Канта позволило Булгакову более непосредственно обратиться к поискам природы нравственности и тайны творчества - понятиям, тесно связанным между собой, поскольку искусство в своей основе глубоко нравственно. Мастер обладает всеми высокими нравственными качествами, испытывая лишь недостаток как и сам М. Булгаков, практическом начале. Он «податливо проникается крайним отчаянием, а также свободно возносится в самые выси. Его свободная личность равно воспринимает и зло, и добро, оставаясь при этом собой».2 Слабое противостояние злому началу для творческой натуры представляется автору романа закономерным.

Герои - носители высокой нравственной идеи в произведениях писателя неизменно оказываются побежденными в столкновении с обстоятельствами, которые породило зло. Роман Мастера не принадлежащего к могущественной иерархии литературного и окололитературного мира, не может увидеть света. В этом обществе Мастеру нет места, несмотря на всю его гениальность. «Своим романом М. Булгаков ... утверждает приоритет простых человеческих чувств над любой социальной иерархией.»1 Но в мире, где роль человека определяется исключительно его общественным положением, все-таки существуют добро, правда, любовь, творчество, хотя им иногда и приходится искать защиту у « «. Булгаков твердо верил, что только опираясь на живое воплощение этих гуманистических понятий, человечество может создать общество истинной справедливости, где монополией на истину не будет обладать никто.

Роман Мастера, как и роман самого Булгакова резко отличается от других произведений того времени. Он - плод свободного труда, свободной мысли, творческого полета, без насилия автора над собой: «...Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «...Пятый прокуратор Иудеи, возник Понтий Пилат,» - говорит Мастер (114). История романа о Понтии Пилате предстает как живой поток времени движущийся из прошлого в будущее. А современность - как звено, соединяющее прошлое с будущим. Из романа Булгакова явствует, что свобода творчества нужна писателю как воздух. Без нее он жить и творить не может. Литературная судьба Мастера во многом повторяет литературную судьбу самого Булгакова. Нападки критики на роман о Понтии Пилате почти дословно повторяют обвинения янковцев против «Белой гвардии» и «Дней Турбиных». В «Мастере и Маргарите» нашла точное отражение обстановка в стране 30-х годов. Через чувство страха, охватившего Мастера, в романе писателя передается атмосфера тоталитарной политики, в условиях которой писать правду о самовластии Понтия Пилата, о трагедии проповедника правды и справедливости Иешуа было опасно. Отказ печать роман сопровождался в редакции зловещим намеком:»...Кто это... надоумил сочинить роман на такую странную тему!?»

Ночная исповедь Мастера перед Иваном Бездомным в книжечке Стравинского поражает своим трагизмом. Булгакова травили критики, присяжные ораторы, и он, естественно, болезненно реагировал на эти гонения. Не имея возможности противостоять своим хулителям публично, «писатель искал сатисфакции через посредства искусства, взяв себе в секунданты муз (в том числе и покровительницу истории Клио). Таким образом, сценическая площадка «Мастера» стала дуэльным ристалищем.»1 В плане автобиографических ассоциаций следует указать на то, что исходной причиной кампании против Булгакова явился его роман «Белая гвардия» и пьеса «Дни Турбиных», и в первую очередь главный герой этих произведений белый офицер Алексей Турбин. Таким образом, выявляется сходство жизненных обстоятельств М. Булгакова и мастера, но и параллелизм героев романа Булгакова и романа Мастер и их литературной судьбы. Обстановка травли в которой оказался писатель во второй половине ХХ-х годов весьма напоминает обстоятельства, о которых рассказывает.

Это и полное отрешение от литературной жизни, и отсутствие средств к существованию, «постоянное ожидание «худшего». Статьи-доносы, градом сыпавшиеся в печать имели не только литературный, но и политический характер. «Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан6 больше делать было нечего...» (119), - рассказывает Мастер Ивану Бездомному. «Что-то наредкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, ...что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим» (119-120). Кульминацией этой кампании стали известные письма Булгакова к советскому правительству (собственно, к Сталину). «По мере того, как я выпускал в свет свои произведения, критика СССР обращала на меня все большее внимание, причем ни одно из моих произведений ... не только никогда и нигде не получила ни одного одобрительного отзыва, но напротив, чем большую известность приобретало мое имя в СССР и за границей тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие, наконец, характер неистовой брани»1 (письмо 1929 г.).



 




В другом письме (март 1930 г.) М. Булгаков пишет: «...Я обнаружил в прессе СССР за 10 лет моей работы (литературной) 301 отзыв обо мне. Из них похвальных - было 3, враждебно-ругательных - 298». Примечательны заключительные слова этого письма: «...У меня, драматурга, ... известного и в СССР, и за границей, - налицо в данный момент - нищета, улица и гибель». Почти дословное повторение в оценке своего положения Булгаковым и Мастером ясно свидетельствует о том, что писатель сознательно ассоциировал судьбу Мастера со своей собственной. В этой связи письмо к Сталину становится не только биографическим6 но и литературным фактом - заготовкой к роману, поскольку образ Мастера появился в более поздних редакциях романа. У Булгакова и Мастера одна общая трагедия - трагедия непризнания. В романе четко звучит мотив ответственности и вины творческой личности, которая идет на компромисс с обществом и властью, уходит от проблемы морального выбора, искусственно изолирует себя, чтобы получить возможность реализовать свой творческий потенциал. Устами Иешуа Мастер упрекает современников в трусливом малодушии при защите своего человеческого достоинства под напором диктатуры и бюрократии. Но в отличие от Булгакова Мастер не борется за свое признание, он остается самим собой - воплощением «безмерной силы и безмерной, беззащитной слабости творчества.»


У Мастера, как и Булгакова наступает заболевание: «А затем наступила ... стадия - страха. Нет, не страха этих статей..., а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания» (120). К несомненным автобиографическим ассоциациям относятся и листы сожженного романа. Как известно, Булгаков сжег черновые рукописи первых редакций романа, отданных ему через три года после изъятия при обыске. Доведенный до отчаяния Мастер «вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь». «Ломая ногти, он раздирал тетради, стоймя вкладывал их между поленьями и кочергой, трепал листы. ...И роман, упорно сопротивляясь, все же погибал». Нельзя не отметить, сожжение романа как мотив, «отсылающий к «Мертвым душам» и более того - ...не только к творчеству, но и судьбе Гоголя.»

Большая любовь, озарившая жизнь М. Булгакова, также нашла отражение в романе. Наверное будет неправильным отождествлять образы Мастера и Маргариты с именами создателя романа и Елены Сергеевны. Они собирательны.

Но многие автобиографические черты писателя и его жены присутствуют в произведении. Прежде всего хотелось бы отметить уход Маргариты (как и Елены Сергеевны) от обеспеченного, благополучного мужа. (Подробнее об этом см. ниже). Булгаков считает литературу верной судьбе Гоголя.» Большая любовь, озарившая жизнь М. Булгакова, также нашла отражение в романе. Наверное будет неправильным отождествлять образы Мастера и Маргариты с именами создателя романа и Елены Сергеевны. Они собирательны. Но многие автобиографические черты писателя и его жены присутствуют в произведении. Прежде всего хотелось бы отметить уход Маргариты (как и Елены Сергеевны) от обеспеченного, благополучного мужа. (Подробнее об этом см. ниже). Булгаков считает литературу верной спутницей Мастера, она не просто разделяет его трудную судьбу, но и дополняет собой его романтический образ. Любовь является к Мастеру как неожиданный дар судьбы, спасение от холодного одиночества. «По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно.

И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в ее глазах!» (114) - рассказывает Мастер. И далее: «Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину!» (114). «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» (115). Явившаяся как внезапное озарение, мгновенно вспыхнувшая любовь героев оказывается долговечной. «В ней мало помалу открывается вся полнота чувства: тут и нежная влюбленность, и жаркая страсть, и необыкновенно высокая духовная связь двух люлей.» Мастер и Маргарита присутствуют в романе в неразрывном единстве. Когда Мастер рассказывает Ивану историю своей жизни, все его повествование пронизано воспоминаниями о любимой. В русской и мировой литературе традиционен мотив покоя как одной из высших ценностей человеческого существования. Достаточно вспомнить, например, Пушкинскую формулу «покой и воля». Поэту они необходимы для освобождения гармонии. Имеется в виду не внешний покой, а творческий. Такой творческий покой и должен обрести Мастер в последнем приюте.

В решении романа много нюансов, оттенков, ассоциаций, но «все они как в ракурсе сходятся в одном: это решение естественно, гармонично, единственно и неизбежно. Мастер получит именно то, что неоднократно жаждал.» И Воланд не смущает его разговором о неполноте награды. Булгаковская Маргарита обретает бытие после смерти за свою любовь, а Мастер - за подвиг свободной творческой воли, воссоздание бытия. Мастер легко переступает свой порог и выходит к общечеловеческому. Правда, делает он это ценой отказа от своего творчества, за что удостоен «покоя». Причем Мастер и в этом случае соблюдает принцип абсолютной первичности нравственной позиции. В сцене Воланда с Левием Матвеем впервые говорится: «Он не заслужил света, он заслужил покой.» (290). Награда, данная герою, не ниже, но в чем-то даже выше, чем традиционный свет. Ибо покой, дарованный мастеру, - это покой творческий. Булгаков поднял подвиг творчества так высоко, что «Мастер на равных разговаривает с Князем тьмы», так высоко, что вообще «возникает речь о вечной награде (... для Берлиоза, Латунского и прочих вечности нет и ни ада, ни рая не будет).» Но «Булгаков ... ставит подвиг творчества - свой подвиг - не так высоко, как смерть на кресте Иешуа Га-Ноцри.»

И если провести связь с другими произведениями писателя - не так высоко, как подвиг «в поле брани убиенных» в романе «белая гвардия». Наслаждаться «голым светом» способен лишь преданный Иешуа ограниченный и догматичный Левий Матвей («но жесткое, «черно-белое» мышление подчеркивается цветовой гаммой в сцене казни, когда он то пропадал в полной мгле, то вдруг освещался зыбким светом») , не обладающий творческим гением. Это сознает Иешуа и потому просит Воланда, «духа отрицание», наградить Мастера творческим покоем: «Он прочитал сочинение Мастера, - заговорил Левий Матвей, - и просит тебя, чтобы ты взял с собою Мастера и наградил его покоем» (290). Именно Воланд с его скепсисом и сомнением, видящий мир во всех его противоречиях, лучше всего может справиться с такой задачей. Нравственный идеал, заложенный в романе Мастера, не подвержен тлению, и находится вне власти потусторонних сил. Булгаковский Иешуа, пославший на землю Левия Матвея, не абсолютный бог. Он сам просит за Пилата, Мастера и Маргариту у того, кто так давно послал его самого на землю: «Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, - в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.» (291). Покой для Мастера и Маргариты - очищение. А очистившись, они могут прийти в мир вечного света, в царство Божие, в бессмертие.

Покой просто необходим таким настрадавшимся, неприкаянным и уставшим от жизни людям, какими были Мастер и Маргарита: « ... О, трижды романтический мастер, неужели вы не хотите днем гулять со своей подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели же вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой,» - говорит Воланд герою (308).