Начало работы над новой книгой - трудный шаг в жизни каждого писателя. Не так-то просто решиться, взять на себя смелость, самому себе сказать: я напишу роман и отдам ему два, три года своей жизни. Никогда нет уверенности, что книга удастся, и особенно мучительны первые дни, недели, даже месяцы, когда обдумывается, выстраивается в воображении книга, которую надо написать. Толстой работал над «Войной и миром» семь лет. Он много раз менял замысел романа, составил множество планов, бесконечно переписывал главы и отдельные страницы. Читать планы и черновики, первоначальные наброски и варианты «Войны и мира» невероятно увлекательно. Видишь, как сложно, каким колоссальным трудом дается эта кажущаяся легкость повествования, это естественное течение жизни, сплетение судеб и характеров. Одни герои вырисовываются ярче, другие уходят в тень, третьи исчезают. Я попробовала однажды прочесть один из последних вариантов романа, не перечитывая перед этим окончательный текст; года три я его не перечитывала.

Было интересно читать так называемый краткий вариант. В нем уже жили все; Пьер, Андрей, Наташа, Николай, Соня… Когда я дошла до того места, где Пьер в плену, а князь Андрей снова встретился с Наташей, что-то стало мешать - какая-то лишняя, чужая, даже фальшивая нота чудилась мне в книге. Тогда я взялась за окончательный текст «Войны и мира» - и поняла: если бы Толстой не написал этого последнего варианта, тот, предыдущий, казался бы высочайшим достижением литературы. Но Толстой все еще был недоволен собой - и снова переделывал, и снова дописывал, - то, что мы читаем сейчас, больше, чем высочайшее достижение литературы; это жизнь, как она есть. Что же там было, в кратком варианте? Пьер, как и теперь, попадал в плен. Но там, в плену, его находил офицер французской армии, которому он спас жизнь, - только там он назывался не Рамбаль, а Пончини и был итальянцем. Пончини пытался помочь Пьеру, но сам вскоре попал в плен к русским. Наташа, неподвижно сидящая «на том самом месте, на которое она села приехавши», и упрямство, с которым она убедила мать и Соню, что заснула, и «нагоревшая большим грибом сальная свечка» в комнате, где лежал князь Андрей…

    * «Ей казалось, что-то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце».
    * «Он был такой же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, придавали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени. Он улыбнулся и протянул ей руку».



 




Толстой верен себе: он показывает эту сцену дважды: глазами Наташи, весь день жившей надеждой, что ночью она увидит его, и потом глазами Андрея, который только теперь, в бреду, «понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз понял всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею».

«Князь   Андрей   облегчительно   вздохнул,   улыбнулся   и протянул руку.  - Вы? - сказал он. - Как счастливо!»

Но это - не главное. Главное - то, что в окончательном тексте князь Андрей любит Наташу, и Наташа любит князя Андрея и  его разговоры о Наташе с кем бы то ни было невозможны, потому что здоровый или больной, умирающий, но князь Андрей не. тот человек, который станет спрашивать у Сони, кого прежде любила его возлюбленная окончательном варианте князь Андрей НЕ становится добр перед смертью. Княжна Марья ждала этого: «она гнала, что он скажет тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью…». Он не узнает и того, что Наташа, которую он так несправедливо обидел, эта Наташа будет для его дочери «ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг».

Когда княжна Марья услышала: «легкие, стремительные, как будто веселые шаги» Наташи, это резануло ее по сердцу: княжна Марья со своей тяжелой поступью не знает, что можно оставаться женственной и в горе. Князь Андрей умер, не дожив до тридцати пяти лет. Он хотел жить, хотел любить Наташу, быть счастливым. Когда он понял, что умирает, единственное, что ему осталось: отрешиться от жизни живых людей, перестать понимать ее. Та восторженная любовь к людям, которую он понял после ранения, сменилась равнодушием к ним: всех любить… значило (никого не любить, значило не жить этою земною жизнью».