Толстой и Достоевский, независимо друг от друга, одновременно обратились к проблеме индивидуализма, выдвинутой всем ходом буржуазного агрессивного наступления, к теме сильной личности, отвергающей объективные начала нравственности и занятой безусловным самоутверждением. «Свои наблюдения над русской общественной жизнью Достоевский поверял и углублял, размышляя над историческими судьбами западноевропейской культуры, критически анализируя идеи Карлейля, Штирнера и других представителей индивидуалистической философии и морали той эпохи. «Преступление и наказание» было написано в последние годы Второй империи во Франции, когда в Пруссии Бисмарк проводил свою политику «железа и крови».

Как и Толстому (писавшему в те годы «Войну и мир»), исторический опыт общественной борьбы в эпоху Наполеона III позволил Достоевскому связать критический анализ буржуазного индивидуализма с развенчанием фигуры Наполеона как исторического прообраза современных ему индивидуалистов и проповедников идеи «сильной личности». Характерно, что «Преступление и наказание» и главы «1805 года» (т. е. будущего романа «Война и мир») печатались в 1866 г. на страницах «Русского вестника» одновременно».

В содержании авторской позиции Толстого и Достоевского имеются общие черты - это критика идеи «наполеонизма». Г. М. Фридлендер об этом так писал: «В отличие от плеяды выдающихся западноевропейских поэтов-романтиков, в восприятии которых образ Наполеона был еще окружен героическим или высоким трагическим ореолом и которые склонны были противопоставлять его поэтически просветленный лик образом своих заурядных и прозаических современников.

Толстой и Достоевский вслед за Пушкиным увидели уже в первом Наполеоне не то, что возвышало его над уровнем их буржуазной эпохи, но то, что делало Наполеона ее предтечей и своеобразным «пророком». Герои романов Стендаля или Мюссе, восхищавшиеся Наполеоном, считали своей исторической трагедией то, что они «опоздали» явиться на историческую сцену вместе с Наполеоном и что их молодые годы пришлись на последующую, мрачную полосу политической реакции, под покровом которой уже зрело будущее царство расчета, буржуазной пошлости и мелочности. Толстой и Достоевский же показали (и здесь их художественный анализ подвел их к тому же выводу, который научно обосновал Маркс) не только что в «великом» Наполеоне были заложены многие черты его вульгарного племянника, Наполеона «малого», но что самая идея «наполеонизма» глубоко бесчеловечна, буржуазна и антидемократична но своей сущности. Это было громадное эстетическое и имеете с тем социально-психологическое открытие, знамение которого для мировой литературы трудно преувеличить».

Тема «сильной личности», живущей только жаждой абсолютной власти над «дрожащей тварью», была весьма актуальной в условиях бурно развивающегося капитализма в России, и потому она приковала внимание писателей. С одних и тех же высоких гуманистических позиций они выступали с критикой индивидуалистического сознания, античеловеческой морали «сверхчеловека», отрицающего за другими право поступать свободно, подчиняющего их своей деспотической власти.


 





Князь Андрей Болконский и разночинец Родион Раскольников  родные братья по своему нравственно-психологическому облику. По характеристике Разумихина, Раскольников «угрюм, мрачен, надменен и горд; в последнее время мнителен и ипохондрик. Великодушен и добр, иногда холоден и бесчувственен, право, точно в нем два противоположных характера поочередно сменяются». Двойственность свойственна и Андрею Болконскому. К разным людям он поворачивался разными гранями своего характера. Высокомерно и презрительно он относился к людям того петербургского высшего света, к которому принадлежал по рождению и воспитанию. Вспомним его искусственное и брезгливое поведение в салоне Анны Павловны Шерер.

Только Пьеру, незаконнорожденному сыну графа Безухова, случайному в этом аристократическом обществе, князь Андрей «улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой». В штабе Кутузова, как и в петербургском обществе, князь Андрей «имел две совершенно противоположные репутации». Одни «восхищались им и подражали ему», другие считали его «надутым, холодным и неприятным человеком».

Андрея Болконского и Родиона Раскольникова роднит сознание своего несомненного превосходства, что впилось благоприятной психологической почвой для развития их индивидуалистических тенденций, притязаний на власть. Наполеон, как идеал «сильной личности», увлекал их страстно. Стремясь к предельному самоутверждению, они отдались мечте о власти над людьми, поощрили в себе эту жажду свободы одного над всеми, т. е. свободы, анархически понимаемой. И оба путем тяжких испытаний пришли к осознанию тщетности и ничтожества избранного идеала, к горькому разочарованию в Наполеоне. Их спасла одна и та же сила - любовь и соединение с тем народом, мудрость которого была связана с непосредственным ощущением всеобщей необходимости. На Аустерлицком поле князь Андрей перед лицом «высокого неба» освобождается от своей тайной веры в Наполеона. Любовь Сони приобщает Раскольникова к вечным нравственным ценностям.

Герой Толстого и герой Достоевского приходят к признанию нравственного закона как общеобязательного и объективно существующего.

Князь Андрей Болконский и Родион Раскольников близки друг другу и потому, что их мечты о наполеоновской власти над людьми не были выражением только их индивидуалистического самоутверждения. Эту власть они предполагали использовать во имя общего блага.