О «Войне и мире» даже недостаточно сказать, что здесь князь Андрей, Пьер, Наташа, Николай Ростов и многие, многие другие «рядовые», вымышленные, частные лица совершенно неотъемлемы от исторической жизни России. Неудачу первой войны с Наполеоном у Толстого определяют, «образуют» незнание Пьером, что ему делать с собой, его женитьба па Элен, которой ОН в тяжком душевном кризисе -по-французски объясняется в любви, любви на самом деле но испытывая, проигрыш Николая Ростова Долохову, его позорное поведение с отцом, первое горькое , поражение князя Андрея, КОТОРОМУ приходятся расстаться со своими наполеоновскими упованиями...

А потом, перед Бородином, Пьер уже сможет сблизиться с ополченцами и быть принятым ими, князь Андрей един в своих чувствах с Тимохиным и со «всяким русским» и сам это сознает... Бородино в книге самым непосредственным образом вырастает из нового душевного состояния, нового душевного «уровня» подавляющего, решающего большинства людей России.

Когда Николай Ростов в страшном для него сражении оказался лицом к лицу с французами, «ему вспомнились любовь к нему его матери, семьи, друзей». Частная жизнь, собственные его привязанности и живые «накопления» торжествуют в человеке, когда приходит трудный час, и этим-то и «обеспечивается» восходящее движение истории. Князь Андрей при Аустерлице совершил подвиг. Он бросился вперед со знаменем и увлек за собой дрогнувший было батальон. Но вот он упал сраженный. И разочаровался в Наполеоне. Однако когда он стал бредить, в его «горячечные представления» вступили «мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне»... Хотя отношения с отцом и сестрой были ему нелегки, а жену он не любил... При Бородине на батарее, куда попадает Пьер, чувствуется «одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление», солдаты «приняли Пьера в свою семью», «присвоили себе»...

Так силы частной жизни людей, домашних отношений, семейной близости предстают и в исторических событиях, в историческом действии самыми безусловными. Соответственно любой из деятелей исторических проходит у Толстого испытание мерою частного человека как единственно обязательной для всех.



 




Наполеону, погубившему многие тысячи людей, приведшему к катастрофе собственную армию, вменяется в особую вину то, как ведет он себя перед портретом сына и как играет именем матери. Точней, в поведении Наполеона перед портретом сына или в его кокетничаний именем матери император французов «содержится» в «Войне и мире» уже весь, со всеми его историческими деяниями.

Кутузов заслуживает у Толстого признание как полководец, потому что мы видим: старик этот имеет право посылать других на смерть, не себя он стремится вознести, не свою волю продиктовать истории, но чутьем угадывает, как следует, надлежит ему сейчас в его положении поступить. Раздетый Наполеон оказывается разоблаченным. Куту-
I зова, который у А. Михайловского-Данилевского в его известном Толстому «Описании Отечественной войны» при появлении посланца с сообщением об уходе Наполеона из Москвы сидит в сюртуке, Толстой заставляет лежать, «облокотившись на руку». Он у Толстого говорит с явившимся офицером «тихим старческим голосом, закрывая на груди рубашку», а лицо его, когда он выслушал донесение, «сощурилось, сморщилось», чего ни у Михайловского-Данилевского, ни в каких-либо других источниках начисто нет. И все это оправдывает и возвышает в Кутузове, остающемся неизменно просто человеком, «только» человеком, и полководца. Кутузов и как. полководец занимает, по Толстому, в общем движении людей лишь одно из мест, нисколько и ни в чем не превосходящее все другие. . Сплетая историю с частным существованием всякого из людей, автор «Войны и мира» стремился утвердить тип общественного развития, основанный на самых простых и непреложных ПРОЯВЛЕНИЯХ человеческого бытия. А рядом Чернышевский в «Что делать? устанавливал, насколько действительно новы «новые ЛЮДИ», подвергая ИХ проверке ситуациями ОПЯТЬ же в первую очередь частных отношений...

Так с разных сторон отстаивалось литературой 60-х годов человеческое содержание в историческом процессе, уничтожалась грань между историческим романом и любой иной «разновидностью» большой повествовательной формы, решительно сближались друг с другом образность искусства и отвлеченно-философская мысль.

Когда Денис Давыдов уходил в партизаны, в этом было очень много от безудержного романтического порыва и совсем мало от сознательного намерения поднять народную войну. В письме Багратиону сам Давыдов так объяснял своё стремление к партизанским действиям против французов: «Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего... И вступая в гусарский полк, имел предметом партизанскую Службу силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей», Сожалея впоследствии о партизанской поре, оставшейся позади, ОН задавался вопросом, звучавшим так: «Но отчего тоскую и теперь о времени, когда голова кипела отважными замыслами и грудь, полная обширнейших надежд, трепетала честолюбием изящным, поэтическим?» . Преобладание здесь повсюду именно романтического порыва и романтической же разочарованности очевидно.

Но независимо от собственных побуждений Давыдова, или Сеславина, или Фигнера их действия в 1812 году помогали развертыванию уже тогда широкого и массового движения, того именно движения, которое, по острому впечатлению Наполеона, шло сменить собою бурную и громкую роль ярких и увлеченных собою личностей. И «Война и мир» своим соотнесением Денисова или Долохова, с одной стороны, с Тихоном Щербатым или старостихой Василисой, с другой, осуществляла самый этот процесс.
Когда Софья Андреевна Толстая или сестра ее, Т. А. Кузминская, настаивали на том, что они описаны в «Войне и мире», у них были к тому свои основания: для того изображения семьи и дома "Ростовых, какое мы находим в книге о 1812 годе, Толстому действительно нужны были какие-то опоры и В его современности, его собственный семейный уклад, сложенный В 00-е годы, немало в этом смысле для пего значил.

В XIX столетии искусству со все большими усилиями приходилось добывать органичность и полноту своих отношений с действительностью. Но при этом оно и со все большей и все более целенаправленной энергией отстаивало собственно человеческие связи между людьми, развязывало те потенциальные социалистические ресурсы в их общении и общности, которые позволяют участвовать в этих последних «индивидам как таковым» , по известному выражению К. Маркса.