Сила «Войны и мира» именно в том, что несравненный по художественной чуткости писатель представил социально-нравственную, психологическую историю эпохи, воссоздал душевные переживания разных людей того времени, их духовные устремления. А. А. Фет, часто видевший Толстого в те годы, писал: «Лев Николаевич был в самом разгаре писания «Войны и мира»; и я, знавший его в периоды непосредственного творчества, постоянно любовался им, любовался его чуткостью и впечатлительностью, которую можно бы сравнить с большим и тонким стеклянным колоколом, звучащим при малейшем сотрясении».

Н. Н. Страхов справедливо отмечал, что у Толстого «схвачены не отдельные черты, а целиком - та жизненная атмосфера, которая бывает различна около различных лиц и в разных слоях общества». Ясно и полно раскрыта в романе эта разница «атмосферы» - например, в имении старого князя Болконского, опального генерала суворовских времен, и разоряющегося московского хлебосола графа Ростова; в чиновном, «французско-немецком» Петербурге и в «русской» патриархальной Москве. Всегда это исторически и социально обусловленная разница.

Наиболее чуткие из современников Толстого уловили этот дух времени, который, по словам П. В. Анненкова, «воплощается на страницах романа, как индийский Вишну, легко и свободно, бесчисленное количество раз».

Другой критик, П. Щебальский, писал в 1868 году, когда вышла в свет еще только половина романа: «Люди 1805-1812 годов почти те же и действуют почти при той же обстановке, как и люди настоящего поколения, - одно это почти отделяет их от нас, и это, кажется, нам, достаточно ясно выражено графом Толстым. Оглянитесь, и вы не найдете вокруг себя ни гусарского типа, который выведен в лице Денисова, ни помещиков, которые разорялись бы так же добродушно, как граф Ростов (ныне тоже разоряются, но при этом сердятся), ни доезжачих, ни масонов, ни всеобщего лепета на языке, представляющем смесь французского с нижегородским».

Сам Толстой употребление французского языка в русском дворянском обществе начала XIX века считал характерным признаком времени. В статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир»« обоснована историческая и художественная правомерность того, что в русском сочинении не только русские, но и французы говорят частью по-русски, частью по-французски. Известно, что в 1873 году, включая «Войну и мир» в Собрание сочинений, Толстой везде заменил французский текст русским. Замена эта нанесла существенный урон художественной системе романа, лишила его одной из ярких черт, воссоздающих эпоху, и одного из сильных у Толстого средств социальной и психологической характеристики персонажей. Позже роман переиздавался в прежней редакции, с диалогами по-французски.


 





И современников и последующие поколения читателей поражала широта охвата жизненного материала, всеобъемлющая эпичность произведения. Недаром Толстой говорил, что ему «хотелось захватить все». Упреки в неполноте исторической картины коснулись лишь трех пунктов. И. С. Тургенев удивился, почему пропущен весь декабристский элемент; П. В. Анненков нашел, что нет разночинцев, которые уже заявили себя в ту пору; радикальная критика недоумевала, почему не показаны ужасы крепостного права. Можно признать справедливым, и то отчасти, лишь последний упрек.

Декабристское движение не могло быть показано, поскольку повествование ограничено историческими рамками 1805-1812 годов, когда этого движения еще не существовало. Перенесись в эпилоге к 1820 году, Толстой кратко, но достаточно ясно говорит о причастности Пьера к декабристской организации (видимо, к Союзу Благоденствия), передает политические споры того времени, а в поэтическом сне Николсньки Болконского дает как бы предчувствие восстания 14 декабря. То же общественное движение, которое предшествовало у нас декабризму и действительно характерно для начала XIX века, - масонство - показано в «Войне и мире» достаточно подробно.

Характерно, что вообще дворянская культура того времени представлена в романе преимущественно умственными и нравственными исканиями «образованного меньшинства». Внутренний мир людей того времени воссоздан с несравненно большей подробностью, чем культура дворянского быта, и не только в части аристократических салонов и клубов, но даже и милых сердцу автора поместных усадеб. Театральная жизнь, литературные салоны упоминаются мельком, хотя мемуары современников (например, «Записки» С. Жихарева) давали обильный материал этого рода. Из писателей названы лишь издатель «Русского вестника» С. Глинка, Н. Карамзин с его «Бедной Лизой» да сочинители патриотических од. В этом внимании именно к преддекабристской тематике сказалась все та же проникающая роман мысль народная.

Роман «Война и мир» пронизан мыслью о большом значении дворянства в судьбах нации, в истории России. Вместе с тем для автора Севастопольских рассказов, «Утра помещика», «Казаков» критерием истинности дворянской культуры, нравственных устоев являлось отношение этого сословия к народу, степень ответственности за общую жизнь.

Купцов и семинаристов, полемически писал в одном из набросков предисловия к роману Толстой, он не хотел показывать, потому что они ему не интересны. Кончилось, однако, тем, что (эпизодически, правда, но все-таки) показан и купец Ферапонтов, сжигающий в Смоленске свою лавку, и купеческое собрание в Слободском дворце, и «семинарист из семинаристов» Сперанский.