В 1869 году Л. Н. Толстой завершил работу над величайшим романом-эпопеей «Война и мир». Современники восприняли книгу по-разному: от бурных восторгов до полнейшего неприятия. Многие мнения были необъективны, личностны, чувствовался дилетантский подход.

Тут нужен был «равный художник», который бы высказал настоящую оценку «Войны и мира» голосом «власть имущего». Именно это и сделал Иван Сергеевич Тургенев - старший современник Толстого и отчасти его учитель в литературе.

Толстой был несговорчивым учеником. Отношения его с Тургеневым были сложными и в жизни, и в литературе. Это была странная вражда и странная дружба двух великих современников, которая привлекала внимание и озадачивала биографов. «Ни один писатель, ни один критик не уделял «Войне и миру» столько внимания,- отмечает Н. Н. Гусев, - как друг-недруг Толстого - Тургенев.

Тургенев читал «Войну и мир» как исторический роман и судил об этом произведении так, как привык судить о произведениях этого жанра. «Где тут черты эпохи - где краски исторические? - недоумевал Тургенев. - Фигура Денисова бойко начерчена, но она была бы хороша как узор на фоне - а фона-то и нет».

Удивляли Тургенева и рассуждения, «философские главы», неожиданно прерывавшие повествование: «Роман Толстого плох не потому, что он тоже заразился «рассудительством»: этой беды ему бояться нечего; он плох потому, что автор ничего не изучил, ничего не знает и под именами Кутузова и Багратиона выводит нам каких-то рабски списанных современных генеральчиков». Первое и весьма существенное замечание Тургенева состоит в том, что «Война и мир» недостаточно исторична для исторического романа. «Все эти маленькие штучки, хитро подмеченные и вычурно высказанные, мелкие психологиченкие замечания. Как все это мизерно на широком полотне исторического романа».

В историческом романе вся летопись должна быть «в едином сборе». Между тем у Толстого события 1812 года представлены крупно, а перспектива 1825 года намечена и как бы растворена в психологических подробностях жизни Пьера, Николая Ростова и Николеньки Болконского. «Как это он упустил из вида весь декабристский элемент, который такую роль играл в 20-х годах?» - недоумевал Тургенев.

Кроме того. Тургенев воспринимал «Войну и мир» как русский психологический роман, почерпнувший многое из современной диалектической философии. «Неужели не надоели Толстому, - пишет Тургенев - эти вечные рассуждения о том - трус, мол, ли я или нет - вся эта патология сражения?». То, что Тургенев называет «вечными рассуждениями», - это именно то, чему он сам отдал дань в «Записках охотника» («Гамлет Щигровского уезда») и в романе «Рудин».

Что касается эстетических вопросов, то они вызывали у Тургенева еще большее беспокойство. «И как это все холодно, сухо, как чувствуется недостаток воображения и наивности в авторе,- как утомительно работает перед читателем одна память» память мелкого, случайного, ненужного». Тургенев предпочитал «Казаков» новому историческому роману Толстого, который казался ему «несчастным продуктом».

Но в то же время Тургенев нетерпеливо ждет продолжения романа и внимательно читает новые главы. «Но со всем тем - в этом романе столько красот первоклассных, - признавался он, - такая жизненность, и правда, и свежесть - что нельзя не сознаться, что с появления «Войны и мира» Толстой стал на первое место между всеми нашими современными писателями. С нетерпением ожидаю четвертого тома». Тургенев не только прояснял, он совершенно по-новому ставил исторические и эстетические вопросы. «Есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга».

Тургенев стал читать «Войну и мир» не только как историческую хронику определенной эпохи или современный роман, а как вечную книгу русской жизни. «Есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных, - признается Тургенев, - все бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.)…»

Иное дело, когда Толстой обращается к философии. Тургенев не сочувствовал религиозным идеям Толстого. Неудивительно поэтому, что он столь скептично отозвался о его философии: «Беда, коли автодидакт, да еще во вкусе Толстого, возьмется философствовать».


 





Рассуждая логически (ведь он был не автодидакт, а профессиональный философ с берлинским дипломом), Тургенев приходил к неутешительным выводам. Но он был не только философ, но и великий художник. И когда его непосредственное восприятие получало «волю», выводы оказывались иными: «Толстой настоящий гигант между остальной литературной братьей, - признавался Тургенев, - и производит на меня впечатление слона в зверинце: нескладно, даже нелепо - но огромно и как умно! Дай Бог ему написать еще двадцать томов!»

В своих «Литературных воспоминаниях» Тургенев заявил, что Толстой по силе своего творческого дарования стоит во главе всего, что появилось в европейской литературе с 1840 года. Иными словами, он сопоставлял его имя с именами таких известных западных писателей, как Бальзак, Флобер, Стендаль.

Тургенев послал Флоберу первый «несколько слабоватый, но сделанный «с усердием и любовью» перевод «Войны и мира». Флобер был потрясен этой книгой. «Спасибо, что вы дали мне возможность прочитать роман Толстого, - написал он Тургеневу. - Это первоклассное произведение». Флобер так же, как Тургенев, не испытывал особенного сочувствия к философским отступлениям Толстого и даже с сожалением говорил: «Он повторяется и философствует». Но и его повторения и философствования казались ему важной чертой самой формы романа, не говоря уже о его содержании.

Характерно и то, что Флобер прочел «Войну и мир» как книгу о «природе и человечестве», отмечая при этом, что здесь всюду «виден он сам, автор и русский», «Какой художник и какой психолог! - пишет Флобер. - Два первые тома великолепны… Подчас он напоминает мне Шекспира».

Полемика о Толстом не вся была на виду. Часть этого напряженного «разыскания истины» шла скрыто, в личной переписке. Мнение Флобера запечатлено в его письме к Тургеневу. Это мнение Тургенев сообщил в Ясную Поляну «с дипломатической точностью». Тургенев действительно много сделал для того, чтобы русская литература была своевременно прочитана и оценена по достоинству в Европе. Его высокий авторитет в литературных кругах на Западе помог ему с честью и достоинством исполнить ту историческую роль, которую он принял на себя.

Как отмечает Тургенев, в «Войне и мире» главную ценность представляет само эпическое искусство повествования. «Это обширное произведение овеяно эпическим духом; в нем частная и общественная жизнь России в первые годы нашего века воссоздана мастерской рукой».

«Война и мир» сложна, потому что в ней представлена национальная жизнь в ее исторических и вечных формах, «Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными людьми… Развертывается целый мир со множеством выхваченных прямо из жизни типов., принадлежащих ко всем слоям общества».

В открытом письме к издателю (и читателям) парижской газеты Тургенев характеризовал эту книгу в целом. А в целом она представлялась ему родом энциклопедии, заключающей в себе универсальное знание о России.

«Граф Толстой - писатель русский до мозга костей, - пишет Тургенев, - и те французские читатели, кого не оттолкнут некоторые длинноты и странность некоторых суждений, будут вправе сказать, что «Война и мир» дала им более непосредственное и верное представление о характере и темпераменте русского народа и о русской жизни вообще, чем если бы они прочитали сотни сочинений по этнографии и истории».

Газетная и журнальная критика 60-х годов при первом появлении «Войны и мира» в печати высказала некоторые фундаментальные положения о художественной форме этой книги, о ее историческом и эстетическом содержании.

Не все сказанное тогда вошло в историю литературы, не все было одинаково ценным. Время произвело отбор материала. Но и то, что оказалось «отсеянным», сыграло свою роль в истории познания художественного мира Толстого. Эпоха 60-х годов потребовала «мысли народной» в литературе и обрела «Войну и мир».