Вы помните длиннолицую княжну Катишь, кузину Пьера? Ту самую, у которой волосы были всегда так гладко причесаны, что казались «сделаны из одного куска с головой»? Ту, что вместе с князем Василием собиралась припрятать завещание старого графа Безухова, хранившееся в мозаиковом портфеле, и тем самым ограбить Пьера? Мало приятная особа. Но вот в августе 1812 года она явилась в кабинет Пьера, поскольку до сих пор продолжает жить в его доме. Пьер объяснил ей, что французы в Москву не придут, но княжна ответила: «Я об одном прошу… прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу». Пьер пытался внушить ей, что опасности нет (это было еще до Бородинского сражения), но княжна отвечала: «Я вашему Наполеону не покорюсь». И уехала на другой день к вечеру.

Никто не заставлял москвичей уезжать - наоборот, московский главнокомандующий граф Растопчин долгое время уговаривал их оставаться и называл трусами тех, кто едет. Но они ехали «потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов  в Москве. Под управлением   французов  нельзя  было быть: это было хуже всего… Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга… делала великое дело, которое спасло Россию.

Уехали еще в начале июля дворяне, для которых французский язык был родным, пока французы не пришли на их землю. Уехали и ушли пешком купцы, мастеровые, ремесленники. А те, кто остались,- их было всего около десяти тысяч на огромный город - собрались у дома графа Растопчина в то самое утро 2 сентября, когда Наполеон на Поклонной горе ждал депутацию.

    * «- Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль!» - слышалось чаще  в  толпе».

Растопчин, выглянув из окна, понял, что возмущенная толпа способна растерзать его. Он так долго убеждал народ, что француз не будет в Москве, - теперь всем стало ясно, что он обманщик. А он не обманщик вовсе - он и сам до последнего верил тому, что говорил. Просто он, как Бенигсен, как другие, думал не о Москве, а о своей роли в защите Москвы - он играл эту роль упоенно, вылавливал шпионов и изменников, а если их не оказывалось, хватал первых попавшихся людей и объявлял их изменниками. Так он и Пьера счел подозрительным, так приказал арестовать купеческого сына Верещагина, хотя никакая вина его не была доказана. Но сейчас, увидев бушующую толпу и поняв, что она требует жертвы, он вспомнил о Верещагине, велел привести его и отдал на растерзание толпе.



 




    * «- Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! - закричал Растопчин. - Руби! Я приказываю!»

Возбужденная им толпа бросилась на Верещагина и растерзала его. Это освободило дорогу графу Растопчину. Но, выезжая из Москвы, он встретил выпущенных по его же приказу из больниц сумасшедших. Один из них странно напомнил Растопчину Верещагина, и «он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет…»

Растопчин - один из самых нелюбимых Толстым героев романа; Толстой издевается над его лихорадочной и пустой деятельностью, над его глупыми «афишками», которыми он намеревается поддерживать в народе патриотический дух; и наконец, Толстой показывает его преступление: спасаясь от народного гнева, он отправил на смерть ни в чем неповинного человека. Растопчин понятен. Но зачем Толстому понадобилось так подробно, так невыносимо ярко рисовать картину зверского убийства Верещагина? Затем, что роман и может он хотел показать: сила народной толпы может быть злой, если ее направить на зло.

Толстой знает: патриотизм - не простое чувство. Потому он и рисует зверскую сцену убийства в самый трудный день, когда войска Наполеона войдут в Москву. Граф Растопчин, обманывающий себя и народ, твердя, что французы не войдут в Москву, считал себя наилучшим патриотом; в результате его деятельности из Москвы не успели вывезти половину ценностей, а главное - не успели уйти люди, и погибли многие, кто мог бы жить.

Как и все лучшие человеческие чувства, патриотизм - по мнению Толстого - это естественное движение души, и уже поэтому граф Растопчин не может быть истинным патриотом: естественное ему чуждо.

Так отвечает Толстой на вопрос: что такое патриотизм? Не громкие слова, не шумная деятельность и суетливость, а простое и естественное чувство «потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия». Это чувство - общее у Наташи и Пьера, оно же владело Петей Ростовым, когда он ликовал, что попал в Москву, где скоро будет сражение; его испытывала старая служанка Ростовых Мавра Кузьмипишпа, отдавая свои накопленные деньги незнакомому офицеру, похожему на ее господ; и то же чувство влекло толпу к дому обманувшего ее графа Растопчина, потому что люди из толпы шли вовсе не убивать Верещагина, они хотели сражаться с Наполеоном. Все эти поступки и намерения, при всей их разности, были патриотическими, потому что, задумывая или совершая их, люди думали не о себе.