Шекспира развиваются в «Гамлете», приобретая психологическую содержательность, социальную насыщенность, конкретность и универсальный смысл. Слова Гамлета: «Дания — тюрьма», реплика Розенкранца: «Тогда весь мир — тюрьма» (2, 2), ответная реплика Гамлета: «И превосходная... Причем Дания — одна из худших» — невольно заставляют вспомнить знаменитый монолог Жака-меланхолика «Весь мир — театр» и отметить принципиальную разницу в характере этих героев. В устах Жака «Весь мир — театр» и весь этот монолог— декламация на общую тему, а в контексте диалога со Старым Герцогом, тем более всей пьесы, — невольная пародия на позирующее разочарование и плоское восприятие незаурядной мысли: «Весь мир лицедействует». Жак не вслушивается в горестную, однако трезвую, рассудительную реплику Старого Герцога: «И на огромном мировом театре есть много грустных пьес, грустней, чем та, что здесь играем мы»

Для Жака это лишь повод в широковещательной форме выразить свое разочарование и отчужденность. Для Гамлета «Дания — тюрьма», в мире-тюрьме — «одна из худших», — не метафора и не общая мысль. Ее тут же оспаривает Розенкранц: «Мы этого не думаем, принц». И Гамлет не настаивает на безусловности своего заключения. Для него, Гамлета, Дания — тюрьма, поясняет он. Не одна лишь осторожность побуждает Гамлета сделать оговорку, но и сознание реального самочувствия его окружения, его же «университетских товарищей» Розенкранца и Гильденстерна. Даже Горацио, единственный верный друг Гамлета, далек от него по самочувствию, выражает иное умонастроение, предпочитая не рассматривать проклятые вопросы «слишком пристально» (5, 1). Too curiously, сказано у Шекспира. «Слишком мелко» переводит это выражение Пастернак.

Думается, что «слишком пристально» (перев. Лозинского) более точно, точнее передает слова и мысль Горацио, — полнее выражает его позицию, ее суть, не только ее частный, связанный с конкретным диалогом, но и ее общий смысл. Горацио сдерживает пытливость в рамках книжной учености, сознательно идет на компромисс, сохраняя известную меру заблуждения, чтобы не утратить равновесия, вкуса к жизни и деятельности. Ему нужна прокладка туманности между пытливой мыслью, устремленной к истине, и самой истиной. Можно пояснить эту жизненную установку Горацио литературным примером, вспомнив более понятный случай из другой и все же чем-то близкой этой установке психологической сферы. «Она все эти последние медовые месяца как бы прищуриваясь глядела на свое прошедшее, с тем, чтобы не видеть его всего до глубины, а видеть его только поверхностно». Это пишет Толстой, характеризуя душевное состояние Анны Карениной. И Горацио предпочитает смотреть «как бы прищуриваясь» на все то, что слишком нравственно травмирует и делает жизнь невыносимой, на все то, что, по словам Гамлета, «вашей философии не снилось» (1, 5) и вдруг стало себя обнаруживать, сокрушая стройные логические построения гуманистов о человеке — «венце всего живущего». Гамлет один несет бремя трагического мироощущения и одержим стремлением дойти до корня, дознаться истины. Одна из первых его реплик: «Я не хочу того, что кажется» (1, 2).

Потребность истины — стимул его жизни, условие его деятельности и одна из основных причин его нравственных мучений. Розенкранц не только не разделяет гамлетовского суждения о Дании, он видит в нем выражение чрезмерной претензии: «...тюрьмой делает ее ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней» (2, 2). Для Розенкранца, новоприближенного короля-узурпатора, услужливого придворного, амбиция обездоленного принца, требования чести, нравственного долга, гуманистической мысли и чувства — «всего лишь тень тени» (там же), нечто чрезмерное и пустое, чуждое жизни, реальным условиям существования. Для Гамлета его честолюбие— мера человеческого достоинства. Мера возвышенного и восторженного ума, устремленного к абсолют15 ному, не учитывающего реального состояния общества и положения в нем человека, условий жизни и человеческой природы. Утопизм идеальных представлений Гамлета и крах идеала так потрясают его, что приводят в уныние и парализуют волю к действию. Но если он один выражает крайнее сомнение в гуманистическом идеале, то он же, постепенно преодолевая духовную разлаженность и отчужденность, решительно, личным примером утверждает обоснованность веры в человека и необходимость борьбы за человечное в человеке, чтобы не было «страшно» за него. Каковы бы ни были сомнения Гамлета, как бы глубоко ни затрагивали они основу его убеждений, эти убеждения вкоренились в нем и определяют его отношение к миру и его поведение. Однако новые убеждения в сознании Гамлета и всех других трагических героев Шекспира существуют не в «чистом виде», а в разных связях и сплетениях с убеждениями старыми, традиционными.


 






Героические характеры в шекспировских трагедиях представляют собой сложный сплав, созданный влиянием разных сил — полупатриархальной среды, переходного времени с его бурным и кратковременным брожением, вызвавшим духовный взлет, и буржуазного развития, послужившего основой перемен и причиной кризиса. Трагедия знания, «горе от ума», переживаемые Гамлетом, сверены и с характером его знания, и с особенностью его ума: Гамлет не может обрести равновесие без сознания духовного абсолюта и своим исканием и требованием нравственного абсолюта близок «старым» чувствам. В своей мысли о добродетели и пороке он следует за логикой мысли покойного отца: Но как вовек не дрогнет добродетель, Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая, Так похоть, будь с ней ангел лучезарный, Пресытится и на небесном ложе, тоскуя по отбросам. (1, 5) Здесь тот же принцип противопоставления добродетели и порока, любви земной и небесной, что и в поэме «Венера и Адонис». Если жизнь не согласуется с этим принципом, стирает абсолютные грани, то: «Каким докучным, тусклым и ненужным мне кажется все, что ни есть на свете!» (1, 2). 16 Потребность и требование нравственного абсолюта основаны у Гамлета на метафизическом представлении о природе и человеке, представлении, выраженном в образах и понятиях, привычных для средневекового религиозного сознания. Какое чудо природы человек!.. Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу — разуменьем!.. Венец всего живущего! (2, 2, перев. Б. Пастернака) Пример человека для Гамлета, Человека с большой буквы, — его отец: «Он человек был в полном смысле слова» (перев. Б. Пастернака). Гамлет не решается сравнить его с христианскими небожителями.

Воспитанник Виттенбергского университета, достоинства отца он перечисляет в образах языческой мифологии: Лоб как у Зевса, кудри Аполлона, Взгляд Марса, гордый, наводящий страх, Величие Меркурия, с посланьем Слетающего наземь с облаков. Собранье качеств, в каждом из которых Печать какого-либо божества, Дающих званье человека. (3, 4, перев. Б. Пастернака) Перечисленные достоинства рисуют внешний образ Человека. Разум не упомянут, о нем ничего не сказано. О душевных качествах и образе поведения — тоже. Сказано о гордом и устрашающем взгляде Марса. Кудри Аполлона смягчают его величавую суровость. Отмечены достоинства, которые отсутствуют у самого Гамлета. Когда же Офелия отмечает достоинства Гамлета, она прежде всего говорит об обаянье гордого ума («О, этот гордый ум сражен!» Или, в переводе Б. Пастернака: «Какого обаянья ум погиб», 3, 1). В гамлетовских представлениях традиционное и новое не сложились в единство, связь времен порвалась и соединить концы и начала ему, при его стремлении к абсолюту, не удается. Но его потребность истины и прочной нравственной основы, стремление быть на уровне героя в трагической ситуации неизменно возвышают его не только над дворцовой камарильей, но и над всеми персонажами, включая его друга Горацио. Рефлексия и колебание, ставшие отличительным признаком Гамлета, не исчерпывают его характера, они выражают суть гамлетизма, но не «всего» Гамлета.

Гамлет судил с удивительной проницательностью, когда утверждал, что у него «нет будущего», и когда, умирая, завещал Горацио поведать потомкам печальную повесть; он не ошибся: его судьба возбуждала и продолжает возбуждать интерес, отнюдь не праздный. Можно по-разному относиться к Гамлету, но необходимо учитывать, что как человеческий характер он не выдумка досужей фантазии, а явление истории, ее трагическая и неоднократно повторяющаяся издержка. На Гамлете, в каких бы подобиях ни повторяла его в дальнейшем жизнь, печать своего времени. У Шекспира с «Гамлетом» связан новый этап в познании действительности и ее идейно-эстетической оценки, беспощадной оценки складывающегося буржуазного общества и абсолютистского произвола, а также трезвого суждения о гуманизме Возрождения, о его величии и слабостях.