В романе «Герой нашего времени» автор, еще не вполне отделившийся от созданного им образа, совершает тот же путь, что и Печорин. Лермонтову удалось лишь отчасти воплотить в последующих художественных произведениях добытое им знание. Некоторая незавершенность характера Печорина, равно как и недоговоренность общей идеи романа, объясняется не только близостью автора и героя, не только сильным влиянием романтической поэтики, но и «незавершенностью» самой эпохи. И все-таки ход мысли Лермонтова, вероятно не до конца осознанный, во многом может быть прояснен и определен, а направление его угадано. Дело в том, что «незавершенность» эпох проявилась в резком обострении личного начала и вместе с тем в признании социального детерминизма. Обе идеи пришли из разных идеологических и художественных систем и требовали примирения. Необходимо было поставить личную волю под контроль действительности, найти место личной воле в рамках социального детерминизма. Это значительно осложнило творческую задачу Лермонтова.

Не устраняя личной воли Печорина, он тем не менее положил ей внутренний и внешний пределы. Персонажи романа предстали самостоятельными, отдельными от авторского субъективного взгляда лицами, способными к саморазвитию. Действительность воспринимается героями как нечто объективно данное, не зависящее от них, не поглощаемое их субъективными мирами. Реалистический принцип изображения в «Герое нашего времени» победил. Об этом свидетельствует развитая мотивационная сфера, объективный анализ характеров, не допускающий непосредственного авторского вмешательства. Весь воспроизведенный мир предстает не в качестве произвольного создания фантазии автора, а отделенным от авторской субъективности. Тем самым личность автора не являет собой единственную реальность, содержащую внутри всю действительность, а самым «декабристским» среди западноевропейских писателей конца XVIII века, известных в России.


 





Созданные в 1820-х годах шедевры русской драматургии - «Горе от ума» и «Борис Годунов» - были до начала 1830-х годов недоступны в полном своем виде ни читателю, ни театральному зрителю. Театральные интересы передовой русской интеллигенции - и дворянской и разночинной - были направлены на западноевропейскую драматургию, как прогрессивную и художественно более значительную, чем те драматические произведения русских писателей, какие были разрешены для сцены. А в репертуаре западноевропейского происхождения самым заметным явлением вплоть до 1820-х годов был Шиллер (Шекспира играли в переделках, гораздо более далеких от подлинника, чем тогдашние переводы Шиллера).

Кроме приведенных упоминаний в письмах Лермонтова и в мемуарной литературе почти нет других данных .о его театральных и драматургических симпатиях, о понравившихся ему спектаклях. Тем не менее даже немногочисленные бесспорные данные позволяют предполагать, что Лермонтов должен был интересоваться западноевропейским романтическим репертуаром конца 1820-х - начала 1830-х годов, в частности - теми им