Роман Лермонтова «герой нашего времени» по праву называют не только социально-психологическим, но и нравственно-философским романом, а потому философские вопросы органично входят в него. Основная идея романа – поиск места сильной личности в жизни, проблема свободы человеческого действия и роли судьбы, ее ограничивающей.

Проблема действия как в социальном, так и философском плане была одной из важнейших для России эпохи 1830-х годов. Недаром в стихотворении «Дума», критически рисующем портрет своего поколения, Лермонтов как важнейший выдвигает ему упрек в бездействии:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Очень многое из того, что Лермонтов сказал в этом стихотворении о своем поколении, присуще и Печорину, но, сохраняя как одну из главных черт «героя времени» склонность к сомнению («Я люблю сомневаться во всем»), автор наделяет его неудержимой жаждой деятельности, активного действия. И в этом герой похож на самого Лермонтова:

Мне нужно действовать, я каждый день

Бессмертным сделать бы желал, как тень

Великого героя, и понять

Я не могу, что значит отдыхать.

Известно, что Лермонтов задумывал создать образ своего современника в противовес характеру Онегина. В Печорине нет того разочарования, что ведет к «тоскующей лени», наоборот, он мечется по свету в поисках истинной жизни, идеалов, но не находит их, что и приводит его к скепсису и полному отрицанию существующего миропорядка. Он жаждет деятельности, постоянно, неустанно стремится к ней, но то, чем он занят в жизни, оказывается мелочным, бессмысленным и бесполезным даже для него самого, поскольку не может развеять его скуку.

Но во всем этом виноват не столько сам герой, личность яркая и неординарная, выделяющаяся на общем фоне людей того времени, способная на подлинную свободу мысли и дела. Скорее вина лежит на том мире, обществе, в котором он живет, где явственно ощущается шекспировская ситуация: «век вывихнул сустав», «распалась связь времен». Что надлежит делать человеку в такой ситуации?

Перед Печориным встает гамлетовский вопрос: «Что благородней духом – покоряться / Пращам и стрелам яростной судьбы / Иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?» Со всей своей энергией он стремится решить его, но ответа не находит.

Тем не менее, вопрос о свободе человеческой воли и предопределении, судьбе так или иначе рассматривается во всех частях романа. Печорин ни на минуту не свободен от вопроса: «Зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначенье высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначенья, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных». А потому, это еще один «русский Гамлет», человеческий и социальный тип, обреченный быть «умной ненужностью», «лишним человеком».

 





Но свой спор с судьбой Печорин не прекращает даже тогда, когда почти уверен в ее власти над собой. Ситуация, в которую Печорин попадает в «Тамани» заставляет его задуматься над вопросом: отчего судьба поставила его в такие отношения с людьми, что он невольно приносит им только несчастья? Может ли он изменить ее и стать хоть в чем-то полезным людям? Или ему так и суждено остаться «палачом в пятом акте трагедии», «топором» судьбы?

Почти до конца романа на все эти вопросы дается только отрицательный ответ. Перед нами Демон в человеческом обличье, несущий страдания и гибель всем, с кем он сталкивается: умирает Бэла, страдает Мери, разбита жизнь Веры, погибает Грушницкий. Но все же Печорин – человек, его сердцу доступны жалость и сострадание: «У меня несчастный характер, – говорит он, – воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив».

Однако вина Печорина от этого не меньше: ведь он сам сознательно пытается играть роль вершителя судеб других людей. Это видно в истории Мери, дуэли с Грушницким, которых Печорин делает марионетками в своей игре. Но не является ли он сам игрушкою в руках судьбы?

Не раз герой пытается проверить это. Еще в эпизоде дуэли с Грушницким, фактически, выстроенной Печориным именно так, чтобы проверить не только Грушницкого, но и самого себя, герой задается вопросом: «Что если его счастье перетянет? Если моя звезда мне изменит?»

И все же развернутый ответ на вопрос о степени свободы человека в мире, о роли судьбы в его жизни и о существовании предопределения ставится в заключительной части романа – философской повести «Фаталист».

Фаталист – человек, верящий в предопределенность всех событий в жизни, в неотвратимость судьбы, рока, фатума. В духе своего времени, подвергающего пересмотру коренные вопросы человеческого существования, Печорин пытается решить вопрос, предопределено ли высшей волей назначение человека или человек сам определяет законы жизни и следует им.

Он ощущает в себе, в своем времени освобождение от слепой веры предков, принимает и отстаивает открывшуюся свободу воли человека, однако знает при этом, что его поколению нечего принести на смену «слепой вере» предыдущих эпох. И все же проблема существования предопределения, поставленная Лермонтовым в этой повести, носит, главным образом, философский характер. Она составляет часть философской концепции писателя об отношении Востока и Запада, которая отразилась во всем его творчестве. Вера в предопределение свойственна человеку восточной культуры, вера в собственные силы – человеку Запада.

Печорин, разумеется, ближе к человеку западной культуры. Он считает, что вера в предопределение – черта людей прошлого, современному человеку они кажутся смешными. Но в то же время герой думает о том, «какую силу воли придавала им» эта вера. Его оппонент поручик Вулич представлен как человек, связанный с Востоком: он серб, выходец из земли, находившейся под властью турок, наделен восточной внешностью.

В отличие от всех предыдущих, философская повесть «Фаталист» строится так, что все, изображенное в ней, служит доказательством заранее вдвинутого тезиса: «предопределение существует». Причем это доказательство приводится трижды. Вулич не смог застрелиться, хотя пистолет был заряжен. Затем он все-таки погибает от руки пьяного казака, и в этом Печорин не видит ничего удивительного, поскольку еще во время спора заметил «печать смерти» на его лице. И, наконец, сам Печорин испытывает судьбу, решаясь разоружить пьяного казака, убийцу Вулича. «…У меня в голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал испытать судьбу», – говорит Печорин.

Таким образом, по мере развития действия «Фаталиста» Печорин получает троекратное подтверждение существования предопределения, судьбы. Но вывод его звучит так: «я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера; напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает».

Повесть как будто оставляет открытым вопрос о существовании предопределения. Но Печорин все-таки предпочитает действовать и собственными поступками поверять ход жизни. Фаталист повернулся своей противоположностью: если предопределение и существует, то это должно делать поведение человека только активнее. Быть просто игрушкой в руках судьбы унизительно. Лермонтов дает именно такое толкование проблемы, не отвечая однозначно на мучивший философов того времени вопрос.

Таким образом, философская повесть «Фаталист» играет в романе роль своеобразного эпилога. Благодаря особой композиции романа, он заканчивается не смертью героя, о которой было сообщено в середине произведения, а демонстрацией Печорина в момент выхода из трагического состояния бездействия и обреченности. Здесь впервые герой, разоружающий пьяного казака, убившего Вулича и опасного для других, совершает не какое-то надуманное действие, призванное лишь развеять его скуку, а общеполезный поступок, притом не связанный ни с какими «пустыми страстями»: тема любви в «Фаталисте» выключена вовсе.

На первое место вынесена главная проблема – возможностей человеческого действия, взятая в самом общем плане. Именно это и позволяет закончить на мажорной ноте, казалось бы, «грустную думу» о поколении 30-х годов XIX века, как назвал роман «Герой нашего времени» Белинский.

Тем не менее, путь поисков уже указан, и в этом огромная заслуга Лермонтова не только перед русской литературой, но и перед русским обществом. И сегодня, решая вопрос о судьбе и ее роли в жизни человека, мы невольно вспоминаем Лермонтова и героя его романа. Конечно, вряд ли кто-то из нас, живущих в наше время, пойдет на такой смертельный эксперимент, но сама логика решения вопроса о судьбе, предложенная в «Фаталисте», я думаю, может оказаться близка многим. Ведь «кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. И как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!..»