Николай Васильевич Гоголь — писатель с «талантом необыкновенным, сильным и высоким», родоначальник критического реализма», величайший из русских художников», по определению Салтыкова-Щедрина.

В глазах современников — это еще и неоднозначная, зачастую противоречивая натура. Исследованием его литературного наследия занималось множество людей творческих — от В. Г. Белинского до Ю. М. Лотмана, включая Андрея Белого и Владимира Набокова. '

Хорошо известно, что Гоголь с первых шагов своей литературной деятельности увлекался украинским фольклором. Долгое время его мечтой было занять место на кафедре Киевского университета и работать именно в этой области. Его первое значительное произведение — цикл повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» — имело успех. Безусловно, это было важно для поддержания духа молодого писателя. Это способствовало тому, что впоследствии народные мотивы чуть не стали основными в его творчестве. К счастью, этого не произошло. И читатели получили гораздо более многопланового автора, чем это ожидалось по его первым текстам. А критики, исследователи имеют дело с разнообразными проявлениями многократного таланта Гоголя.

Часто предметом пристального внимания литературоведов становится то, что и делает Гоголя фигурой особенно интересной и своеобразной, — это сказочные, фантастические мотивы, играющие далеко не последнюю роль в его творчестве. Ведь мотивами этими, если разобраться, пронизано большинство гоголевских произведений. При этом само определение «фантастичности» следует в данном случае понимать как можно шире.

Это не просто «игра воображения» писателя, находящая свое отражение в «сказках» о вурдалаках и прочей нечисти. Еще важнее использование фантастических мотивов для выражения мироощущения автора, когда тот в символах, гротескных образах, невообразимых сюжетных конструкциях создает свою причудливую картину мира, не соотносимую с обыденными представлениями о нем. Поэтому нет, пожалуй, такой сферы жизни, доступной человеческому сознанию, в которую Гоголь, затронув ее, не привнес бы элемента «необычности», загадочности, а порой — буквально «дьявольщины».

Подобные черты можно найти в описании города, природы; сама фабула порой нереальна и не имеет «разумного», практического объяснения. На этих аспектах проблемы необходимо остановиться и осветить их несколько подробнее.

Город Гоголя — уникальное литературное явление, ибо кто еще говорил на эту тему так много и подробно и вместе с тем — так точно, красочно и... загадочно. На первый взгляд результаты его работы в этой области ограничиваются удачными находками в сфере сравнений и сопоставлений, возможных благодаря феноменальной наблюдательности. Истинное значение гоголевских строк можно понять лишь в' контексте мировой литературы. Ведь что такое его «Невский проспект»? Это фантастическое место в городе-Вселенной, вобравшее в себя черты культур всех народов, реальных и воображаемых. Эта многоплановая картина вызывает ассоциации с Вавилонским столпотворением.

А «Мертвые души» имеют множество параллелей, связывающих их с «Божественной комедией» Данте, что обеспечивает «полет» мыслей на «дьявольскую» тему от одного произведения к другому и связывает их. Дорога в ад, ведущая по символическим кругам, «поэтапно», вспоминается при чтении о путешествии Чичикова во владениях Плюшкина по бревенчатой мостовой. Вообще мотив подъемов и спусков, дороги среди холмов и оврагов характерен для поэмы Гоголя и на уровне идей роднит ее с «Божественной комедией».

Своего рода «отстранение» действительности совершается у Гоголя и при описании природы. Здесь часты контрасты, игра солнечных бликов, соседство яркого света и ужасающего мрака. Идет активное воздействие на воображение читателя. С этой точки зрения очень интересно описание старого заброшенного сада Плюшкина. Тут встречаются воистину фантастические ситуации, когда объект сравнения и предмет, с ним сопоставимый, «меняются местами».

Например, береза, уподобленная мраморной колонне, венчается «косым остроконечным изломом» «вместо капители». Но, позвольте, какая «капитель» может быть у березы? А в том-то и дело, что теперь перед читателем уже не дерево, а античная колонна...



 





Здесь же можно встретить много контрастов: «Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между ними углубление, зиявшее как темная пасть».

Есть и обилие эффектных сравнений: «лапы-листы», «густая щетина» чапыжника и многое другое.

Конечно, нельзя оставить без внимания сказочные сюжеты гоголевских повестей раннего периода. Там читателю очевидно «морочат голову» рассказами о ведьмах, мертвецах, чертях. И были бы черти безобидными! Да нет. Скачет такое чудо с рогами и копытами по небу, к месяцу подбегает, хватает его и «поспешно прячет  в карман». А затем — снова в путь.

Кстати, мотивы «нечистой силы» весьма характерны для творчества Гоголя, и проблема эта довольно серьезна. Ряд биографов писателя отмечает, что у того с детства наблюдался патологический страх перед всякого рода живностью, чем, в частности, объяснялось его жестокое обращение с кошками. Чувство гадливости вызывали пресмыкающиеся. Поэтому истоки пристрастия к «дьявольской» теме следует искать не только в раннем интересе писателя к родному фольклору.

В связи с только что сказанным хотелось бы затронуть тему необычную и довольно деликатную — о функциях носа в произведениях Гоголя. Всем знакома его сюрреалистическая повесть «Нос», где уже упомянутая часть тела коллежского асессора Ковалева обретает полную самостоятельность и независимость от своего недавнего хозяина и начинает новую «личную» жизнь.

Эта повесть явилась своего рода апофеозом прославления носа как такового в творчестве Гоголя. К изображению же этого органа писатель часто (настолько часто, что это кажется немного странным) прибегал на протяжении всей своей литературной деятельности. Как раз на этой проблеме заостряет внимание в статье о Гоголе В. Набоков. Оказывается, носу у писателя отведена далеко не последняя роль. Как часто за нос водят, по носу щелкают, шмыгают носами; на балу у губернатора утирают друг другу носы, дабы содержимое их не попало в тарелки!

Образ носа, идея носа, все, что связано с этим органом, преследовало Гоголя до самой смерти. В описании Набоковым болезни писателя и его кончины нос наделяется какими-то роковыми, фатальными свойствами. Говорят, что еще при жизни Гоголя был созван консилиум по вопросу о состоянии его здоровья. Присутствовавшие на нем врачи-фрейдисты «установили», что этот человек представляет собой нечто вроде «перевернутой системы», в которой нос поменялся местами с другим соответствующим органом. А отсюда — все расстройства психического и органического характера, нашедшие отражение в творчестве… 
Как видно, фантастические мотивы в творчестве Гоголя являются во многом определяющими, а разнообразие их потрясающе велико — от грубого физиологического аспекта до едва уловимых тонкостей на уровне художественных деталей.

Выходы на фантастический, фантасмагорический уровни в приложении к фольклорным традициям не ограничиваются использованием темы «нечистой силы». В подробнейших исследованиях поэтики «Мертвых душ» некоторые литературоведы находят связи между гоголевскими сюжетами и народными обрядами и праздниками, в частности — с Масленицей. Говорится также об обрядах ряженых и о карнавальных мотивах. Все это еще раз доказывает богатство и глубину творчества Гоголя, его значение в контексте мировой литературы.

И как одна сторона поэтики творчества Гоголя удивительно разнообразна, так и в целом литературное наследие писателя отнюдь не ограничивается ни фантастикой, ни фольклором. Ведь Гоголь был и превосходным драматургом, и неподражаемым сатириком. Нужно помнить об этом, говоря о человеке, которого современное искусство признает своим наставником (ибо эхо его деятельности слышится в творчестве Булгакова, Маяковского, Шварца) и для которого не было сфер существования, недоступных его «великому таланту». Недаром Владимир Набоков сказал: «Появление такого писателя, как Гоголь, можно приписать непонятной причуде какого-то духа, ведавшего развитием русской словесности в начале XIX века».