Лука сумел вселить в Актера веру, он словно «навеял» «сон золотой», убедив в возможности излечиться, «порвать цепь». Стихотворение Беранже, которое так долго вспоминал Актер, раскрывает читателю и зрителю роль Луки, его значение для обитателей ночлежки: Господа! Если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет, — Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! Для всех, не только для Актера, он навевает «сон золотой»: успокаивает умирающую Анну («Потерпи еще! Все, милая, терпят...»), действует, «как кислота на старую грязную монету», на Сатина, заставляет Барона рассуждать о своей жизни («А... ведь зачем-нибудь я родился... а?»). «Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?»,— декламирует Сатин «Песнь о вещем Олеге» Пушкина после ухода Луки. Эта фраза говорит о том, что Сатин и сам не знает, как сложится его жизнь.

Лука действительно на «миг освещает» мир ночлежки, это происходит в четвертом акте, когда Сатин произносит слова, ставшие уже афоризмом: «Человек — это звучит гордо!» Но в стихотворении Беранже солнце «забыло» осветить мир, а наша ночлежка не освещается им никогда, поэтому Лука лишь навевает «сон золотой» и не способен ничего изменить в действительности. Актер, уже было готовый покинуть ночлежку, разочаровывается в своей жизни как раз в четвертом акте, на эмоциональном пике пьесы. Дело в том, что каждый обитатель «дна» к «правде святой» не сумел сам найти дорою—Лука лишь оторвал от прежнего образа жизни, заставил задуматься — и исчез. «Фата-моргана!., ничего нет!» Он именно «безумец», странствующий по земле с целью «понять дела человеческие», любопытный, на все имеющий свое мнение.

Но обитатели ночлежки не смогли разглядеть мир, на время освещенный Лукой. После всех перипетий, связанных со стариком, как итог его посещения «дна» звучит все та же песня в исполнении все тех же Бубного и Кривого Зоба: В Солнце всходит и заходит... Г А в тюрьме моей темно!..

Ничего не изменилось в жизни «дна»: так же «темно» и беспросветно в ней. Только уже нет в ночлежке Анны и Актера, и другие обитатели не ощущают горечи их утраты. Куда уж там! «Эх... испортил песню... дур-рак!» — вот и вся реакция Сатина на сообщение о смерти Актера
В конце пьесы герои опускаются еще больше, безумец Лука своим «золотым сном» подтолкнул их к осознанию того, как ничтожна, мерзка и бесцельна их жизнь.

Возможно, именно такой литературный прием, как интертекст, помогает разобраться немного в запутанных мыслях Горького, многое проясняет, определяет.


 






Интерес к человеку проснулся в М. Горьком уже тогда, когда была написана повесть «В людях». С детства видел он людей скучных, пошлых, не знающих, куда себя деть. А герою повести «В людях» лет тринадцать-шестнадцать, жизни хочется больше, чем обыкновенной, он протестует, вмешивается ' во все, наблюдает, замечает, какие у его хозяина и у многих других пустые глаза, как пусто и скучно от таких глаз на свете. А Алеше Пешкову нужен человек, перед которым можно «улыбаться и неметь»: «Маленький, медный казак казался мне не человеком, а чем-то более значительным, сказочным существом, лучше и выше всех людей... Но недолго». Где он, такой человек, есть ли в самом деле? ; Бабушка... Герой повести ее любит, но не может смотреть на то, как ее унижают, как спокойно, почти равнодушно переносит она унижение. Горький хочет видеть в людях «прекрасную человеческую гордость».
Ему обидно за людей, за то, что они свою короткую жизнь проживут бессмысленно, и «ни сказки о них не расскажут, ни песни о них не споют». Ему обидно, что люди, его окружающие, не способны ни на безрассудство, ни на подвиг.

Горькому хотелось, чтобы люди жили также содержательно, как в книгах, но без знания развязки, бесконечно свободно. Как сделать жизнь прекрасной и неизвестной, свободной одновременно? Ни в жизни, ни в книгах ответа не было. Толстой заметил, что Горький много читал от неуверенности в себе. Но, создавая своего героя, Горький был самостоятелен. В отличие от своих предшественников, он не стремился создать образ «положительно-прекрасного человека». Автору «Челкаша» и «Старухи Изергиль» не нужно «положительности», достаточно— красоты. Только песне нужна красота, Красоте же — и песни не надо.
По Горькому, человек прекрасен уже тем, что он — человек.

На страницах «Старухи Изергиль» и «Макара Чудры» живут те люди, которыми восхищался Горький. Пусть от них остались голубые искры и тени, все же такие люди существовали, если жестокие, то от свободы диких птиц, если самоотверженные, то без остатка.