Бунин - писатель, которому чуждо всякое морализаторство и обличительный пафос. Многие страницы его поэзии и прозы проникнуты задушевным лиризмом, но он никогда не пытается приукрасить образы и картины, которые открываются его строгому и взыскательному взгляду художника. Порой эта строгость доходит до крайности, и тогда в его творчестве отчетливо звучат либо аскетические, либо цинические ноты.

В рассказе “Господин из Сан-Франциско” Бунин не скрывает антипатии к своему герою. В первых же фразах автор уведомляет читателя, что никто даже не запомнил имени пожилого богатого американца. Подробно останавливаясь на его внешнем облике, манерах и пристрастиях, писатель лишает его образ самого элементарного психологизма по той простой причине, что никакой психологии у этого несимпатичного персонажа просто нет. Вернее, этот 58-летний человек, который всю свою жизнь посвятил наживанию капитала, а “до той поры  лишь существовал”, умел в зародыше подавлять любое нежелательное для него движение своей души. Впрочем, его душа заявляла о себе крайне редко.

Творчеству Бунина чужд схематизм, однако в этом рассказе мы видим откровенно прямолинейную схему мироустройства, ибо такова жизнь в представлении его героя. Мир господина из Сан-Франциско символически изображен как гигантский, оснащенный по последнему слову моды и техники пароход “Атлантида”. (В этом названии проглядывает едкая и злая авторская насмешка: если верить преданиям старины, то мифическую цивилизацию могущественных атлантов постигла страшная катастрофа, и с тех пор она покоится на дне океана.) Этот мир - трехъярусный: на верхнем этаже властвует капитан, “похожий на языческого идола”; второй ярус в буквальном и переносном смысле - “золотая середина”, ибо здесь обитают праздные и беспечные “хозяева жизни”; нижний ярус Бунин уподобляет “недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу”, где полуголые и грязные, похожие на демонов кочегары подбрасывают уголь в гигантские “адские топки”, которые обеспечивают энергией тщательно продуманный механизм этого бездушного плавучего Космоса.

Сравнивая капитана с языческим идолом, Бунин тонко намекает на его реальное бессилие и беспомощность перед лицом грозной стихии, ибо капитан порожден этим миром, поэтому его могущество ограничено техническими знаниями и практическими навыками. Тем не менее пассажиры с наивным самодовольством просвещенных идолопоклонников технического прогресса во всем полагаются на капитана: “Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира”. Капитан же, в свою очередь, верит в силу и мощь сложных машин “Атлантиды”.


 






В этом рассказе Бунина отчетливо просматривается тема механичности человеческого существования, отчужденного от цели и смысла. Жизнь людей того круга, к которому принадлежит господин из Сан-Франциско, напоминает подчиненные неумолимому циклу движения механизма. Каждый день и даже час их жизни с ее чувственными удовольствиями, первое место среди которых занимает наслаждение едой, строго регламентирован. Бунин с дотошностью гурмана и со скрытой язвительностью описывает - что, как и когда ели, пили, курили пассажиры. Эти люди, живущие в замкнутом искусственном мире, охотно и с удовольствием подчиняются его писаным и неписаным законам. Столкновений с реальным миром, который, по их мнению, жалок, грязен и ничтожен, они старательно избегают, а их внутренний мир изначально пуст и нуждается лишь во внешних преходящих впечатлениях, как желудок - в пище. Поэтому основной принцип их существования - игра. Надо сказать, что они довольны своей ролью “хозяев жизни”. Описывая, как целая толпа служащих отеля, пронырливых нищих и наглых оборванцев встречает семейство американца на острове Капри, Бунин иронично отмечает: “и как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско к какой-то средневековой арке”. В этой фразе автор мимоходом показывает оценочное отношение своего героя к средневековой арке, наделяя ее пренебрежительным эпитетом “какая-то”. Действительно, несмотря на то что герой аккуратно выполняет предписанную богатым туристам программу И осматривает все достопримечательности, к миру культуры он относится со снисходительным презрением. Методично описывая, как обычно проходит день его героя, Бунин сообщает читателю, что господин из Сан-Франциско, плотно пообедав, производит “осмотр мертвенно-чистых и ровно, приятно, но скучно, точно снегом, освещенных музеев или холодных, пахнущих воском церквей, в которых повсюду одно и то же”.

Однако за пределами этого уютного и роскошного мира есть то, о чем так не любят думать его обитатели: смерть. Смутно ощущая какое-то непривычное недомогание в последний день своего пребывания в этом мире, господин из Сан-Франциско гонит прочь дурные ощущения и мысли. “О, это ужасно! - пробормотал он  не стараясь понять, не думая, что именно ужасно...” В тоне Бунина, описывающего смерть своего безымянного героя, явственно звучит брезгливость. Мертвый американец вызывает настоящий переполох в высшем обществе, которым овладевает смешанное со страхом омерзение. Он грубо нарушил мирное течение их приятной жизни напоминанием о том,что всех их неминуемо ждет.

Рассказ заканчивается тем, что “Атлантида”, в трюме которой скрывают от блистательного общества грубый деревянный ящик с покойником, плывет в неизвестность. Однако Бунин не случайно только теперь, в начале последнего абзаца знакомит читателя с новой и лишь отчасти аллегорической фигурой, о которой прежде прямо не упоминал. Это - Дьявол, который следит за “уходившим в ночь и вьюгу кораблем” со скал Гибралтара. Нетрудно догадаться, что это ему, Дьяволу, подчиняется смерть, он - подлинный властелин этого беспечного мира праздных и богатых!. Вот кому досталась душа господина из Сан-Франциско, когда “нижняя челюсть его отпала  голова завалилась на плечо  и все тело, извиваясь, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то”. Назвав имя владыки этого мира, Бунин хладнокровно, словно стратег, сравнивает силы противников: “Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль  созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем”. Что ждет в пути “Атлантиду”, в трюме которой притаилась смерть? Бунин, написавший свой рассказ в октябре 1915 года, недвусмысленно намекает на то, что одряхлевший и разжиревший мир ждет неминуемая катастрофа, а судьба его ужасна, как и судьба парохода, “тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу...”.