В своих произведениях Бунин нередко с холодным презрением говорит о бессмысленности мира и чело­веческих мечтаний, об иллюзорности и обманчивости целей, к которым человек стремится и которым он по­свящает свое существование. Писатель с горечью за­мечает, что жизнь от смерти отделяет слишком не­прочная перегородка. Об этом рассказ «Господин из Сан-Франциско».

Бунин не наделяет своего героя именем. В этом нет необходимости. Он такой же, как и тысячи других бо­гатых и самодовольных. Образ его типичен. Герою пятьдесят восемь лет, но он только что начинает жить, потому что долгие годы «лишь существовал», занимаясь только одним — приумножением собствен­ного капитала. Он работал не покладая рук, и это было единственным смыслом его жизни. Теперь он твердо уверен в своем праве на отдых, праве начать, наконец, наслаждаться жизнью, оглядеться вокруг, вознаградить себя за годы труда. Внешний вид пасса­жира «Атлантиды» и окружающая его обстановка красноречиво говорят о его социальном положении: смокинг, крахмальное белье, бутылка вина, бокалы из тончайшего стекла, букет гиацинтов. Обслужи­вающий персонал с утра до вечера готов предупреж­дать малейшие желания этого респектабельного, к тому же щедрого господина. Они «охраняли его чис­тоту и покой, таскали его вещи, звали для него но­сильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду»,— замечает автор. Когда же к господину бросались с предложением услуг, он только надменно ухмылялся    и    спокойно    говорил    сквозь    зубы: «Прочь!». На острове Капри богатого путешественни­ка встречают как особо важную персону. Вокруг него все суетятся, все вокруг ожизает, наполняется движе­нием и даже восторгом. Блеск и шик — вот атмосфе­ра, окружающая гостя из Сан-Франциско на этом этапе его путешествия.

Но случается страшное: героя настигает кончина. Как и к простым смертным она пришла к нему неожи­данно и внезапно, невзирая на его материальное со­стояние, перспективы на будущее, мечты и планы. Автор снова дает портрет своего героя. Но это уже не тот человек, который совсем недавно поражал окру­жающих внешним лоском. Бунин предоставляет чи­тателю беспощадную картину смерти: «шея его на­пружилась,   глаза  выпучились,   пенсне  слетело  с носа..... нижняя челюсть отпала,.... голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась ко­робом — и все тело, извиваясь, задирая ковер каблу­ками, поползло на пол.. Он мотал головой, хрипел, как зарезанный, закатил глаза, как пьяный».


























 





























Замечательно раскрыл значение этого эпизода А. Т. Твардовский: «Перед лицом любви и смерти, по Бунину, стираются сами собой социальные, классо­вые, имущественные грани, разделяющие людей,— перед ними все равны... Безымянный господин из Сан-Франциско умирает, только что собравшись хо­рошо пообедать в ресторане первоклассного отеля на побережье теплого моря. Но смерть одинаково ужасна своей неотвратимостью».

Смерть жестока к герою. А люди? Те, что еще не­давно стремились ублажать любую прихоть господи­на? Они относят его тело «в самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный» номер, кладут на дешевую железную кровать. Для них гость из Сан-Франциско уже неинтересен, его трагическая кончина — не горе, а неприятность, которую они готовы устранить любыми путями ради таких же, как и он недавно, капризных и требующих к себе почтения господ. И куда только подевалась их недавняя любез­ность, с которой они всего несколько минут назад за­глядывали герою в глаза! От тела стремятся избавить­ся как можно быстрее и во что бы то ни стало, а вместо гроба для него приспосабливают большие длинные ящики из-под содовой. Назад господин едет уже не пассажиром первого класса, а обременяющим грузом, небрежно брошенным в черном трюме, в который он попал только после того, как неделю пространствовал «из одного сарая в другой», «испытав много униже­ний, много человеческого невнимания». Никто за это время не подумал, что оборвалась чья-то жизнь, что человек ради чего-то жил, кого-то любил, чему-то ра­довался, к чему-то стремился. Могущество господина из Сан-Франциско, как утверждал А. Т. Твардовский, оказывается эфемерным перед лицом одинакового для всех смертного итога.