Действие пьесы начинается с ремарки: «Общест­венный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сель­ский вид». За этими строчками кроется необыкновен­ная красота волжских просторов, замечает которую лишь Кулигин, механик-самоучка: «... Чудеса, ис­тинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот/бра­тец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу». Все остальные жи­тели города Калинова не обращают внимания на кра­соту природы, об этом говорит небрежно реплика Куд­ряша в ответ на восторженные слова Кулигина: «Нешто!» И тут же, в стороне, Кулигин видит Дикого, «ругателя», который размахивает руками, распекая Бориса, своего племянника.

Пейзажный фон «Грозы» позволяет более ощутимо почувствовать душную атмосферу жизни калиновцев. В пьесе драматург правдиво отразил обществен­ные отношения середины XIX века: дал характери­стику материально-правового положения купеческо-мещанской среды, уровню культурных запросов, семейно-бытовому укладу, обрисовал положение женщины в семье. «Гроза»... представляет нам идил­лию «темного царства»... Жители... гуляют иногда по бульвару над рекой,., вечером сидят на завалинках у ворот и занимаются благочестивыми разговорами; но больше проводят время у себя дома, занимаются хо­зяйством, кушают, спят, — спать ложатся очень рано, так что непривычному человеку трудно и выдержать такую сонную ночь, какую они задают себе... Их жизнь течет ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому что не доходят до них; царства могут рушиться, новые страны открываться, лицо земли может измениться как ему угодно, мир может начать новую жизнь на новых началах, — обитатели городка Калинова будут себе существовать по-преж­нему в полном неведении об остальном мире...

Страшна и тяжела для каждого новичка попытка идти наперекор требованиям и убеждениям этой тем­ной массы, ужасной в своей наивности и искренности. Ведь она проклянет нас, будет бегать, как зачумлен­ных, — не по злобе, не по расчетам, а по глубокому убеждению в том, что мы сродни антихристу... Жена, по господствующим понятиям, связана с ним (с му­жем) неразрывно, духовно, посредством таинства; что бы муж ни делал, она должна ему повиноваться и раз­делять с ним его бессмысленную жизнь... И в общем мнении самая главная разница жены от лаптя в том и состоит, что она приносит с собою целую обузу забот, от которых муж не может избавиться, тогда как ла­поть дает только удобство, а если неудобен будет, то легко может быть сброшен... Находясь в подобном по­ложении, женщина, разумеется, должна позабыть, что и она такой же человек, с такими же самыми пра­вами, как и мужчина», — писал в статье «Луч света в темном царстве» Н. А. Добролюбов. Продолжая раз­мышлять о положении женщины, критик говорит, что она, решившись «идти до конца в своем восстании против угнетения и произвола старших в русской се­мье, должна быть исполнена героического самоотвер­жения, должна на все решиться и ко всему быть гото­ва», потому что «при первой же попытке ей дадут по­чувствовать, что она ничто, что ее раздавить могут», «прибьют, оставят на покаянии, на хлебе и воде, ли­шат света дневного, испытают все домашние исправительные средства доброго старого времени и приведут-таки к покорности».

Характеристику городу Калинову дает Кулигин, один из героев драмы: «Жестокие нравы, сударь, в на­шем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ниче­го, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам боль­ше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот ста­рается бедного закабалить, чтобы на его труды даро­вые еще больше денег наживать... А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Вражду­ют друг на друга...» Также Кулигин отмечает, что в го­роде нет работы для мещан: «Работу надо дать мещан­ству-то. А то руки есть, а работать нечего»,— и мечта­ет изобрести «перпету мобиль», чтобы употребить деньги на пользу обществу.

Самодурство Дикого и ему подобных основано на материальной и моральной зависимости других лю­дей. И даже городничий не может призвать к порядку Дикого, который ни одного из своих мужиков «путем не разочтет». У того своя философия: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках раз­говаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь ко­пейке на человека, а у меня из этого тысячи составля­ются, так оно мне и хорошо!» А то, что у этих мужиков каждая копейка на счету, его не волнует.
Невежественность обитателей Калинова подчерки­вается введением в произведение образа Феклуши, странницы. Она считает город «землей обетованной»: «Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купе­чество все народ благочестивый, добродетелями мно­гими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставленное им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых». Но мы-то знаем, что в доме Кабановых задыхается в нево­ле Катерина, спивается Тихон; Дикой куражится над родным племянником, заставляя его пресмыкаться из-за наследства, по праву принадлежащему Борису и его сестре. Достоверно рассказывает о нравах, царя­щих в семьях, Кулигин: «Вот, сударь, какой у нас го­родишко! Бульвар сделали, а не гуляют. Гуляют толь­ко по праздникам, и то один вид делают, что гуляют, а сами ходят туда наряды показывать. Только пьяного приказного встретишь, из трактира домой плетется. Бедным гулять, сударь, некогда, у них день и ночь за­бота... А богатые-то что делают? Ну, что бы, кажется, им не гулять, не дышать свежим воздухом? Так нет. У всех давно ворота, сударь, заперты и собаки спущены. Вы думаете, они дело делают либо богу молятся? Нет, сударь! И не от воров они запираются, а чтоб люди не видали, как они своих домашних едят поедом да се­мью тиранят. И что слез льется за этими запорами, не­видимых и неслышимых!.. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства! И все шито да крыто — никто ничего не видит и не знает, видит только один бог! Ты, говорит, смотри в людях меня да на улице; а до семьи моей тебе дела нет; на это, гово­рит, у меня есть замки, да запоры, да собаки злые. Се­мья, говорит, дело тайное, секретное! Знаем мы эти секреты-то! От этих секретов-то, сударь, уму только весело, а остальные — волком воют... Ограбить сирот, родственников, племянников, заколотить домашних так, чтобы ни об чем, что он там творит, пикнуть не смели».

А что стоят рассказы Феклуши о землях замор­ских! («Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят... А то есть еще земля, где все люди с песьими головами». Да что о далеких странах! Ограниченность взглядов странницы особенно ярко проявляется в по­вествовании о «видении» в Москве, когда Феклуша обыкновенного трубочиста принимает за нечистого, который на крыше «плевелы сыпет, а народ днем в суете-то своей невидимо и подберет».

Остальные жители города под стать Феклуше, сто­ит лишь прислушаться к разговору местных жителей на галерее:



























 




























1 - й: А это, братец ты мой, что такое?

2 - й: А это Литовское разорение. Битва! Видишь? Как наши с Литвой бились.

1 - й: Что ж это такое Литва?

2 - й: Так оно Литва и есть.

1 - й: А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.

2 - й: Не умею тебе сказать. С неба так с неба.

Неудивительно, что и грозу калиновцы восприни­мают как божье наказание. Кулигин, понимая физи­ческую природу грозы, пытается обезопасить город, построив громоотвод, и просит на эти цели денег у Ди­кого. Конечно, тот ничего не дал, да еще и обругал изобретателя: «Какое там елестричество! Ну какой же ты не разбойник! Гроза нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рож­нами какими-то, прости господи, обороняться». Но реакция Дикого никого не удивляет, расстаться с де­сятью рублями просто так, на благо города, смерти по­добно. Ужасает поведение горожан, которые и не по­думали вступиться за Кулигина, а лишь молча, со сто­роны, наблюдали за тем, как Дикой оскорбляет механика. Вот на этой безучастности, безответности, невежественности и зыблется власть самодуров.
И. А. Гончаров писал, что в пьесе «Гроза» «уле­глась широкая картина национального быта и нра­вов. Предреформенная Россия достоверно представлена в ней социально-экономическим, семейно-бытовым и культурно-бытовым обликом.