Николай Степанович Гумилев гулял по Петербургу и, словно волшебник, творил и творил чудеса. В своем “Заблудившемся трамвае” он напоминает мне Окуджаву с его “Последним троллейбусом”. Он расширил границы видимого мира в бесконечность, наполнил ее чем-то таинственным и загадочным. И мы едем вместе с поэтом “через Неву, через Нил и Сену”, и трамвай наш превратился в парусник, и с брабантских розовых манжет сыплется легкое золото кружев, и крокодилы могучими ударами хвостов поднимают в небо миллионы капель желтой нильской воды. Благодаря Гумилеву в отечественной поэзии возник первозданный могучий мир, требующий от человека мужества и великодушия:

Так сладко рядить Победу.
Словно девушку в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.

Гумилева привлекает все необычное, экзотическое, будь то корабль Летучего Голландца, огни святого Эльма, темнокожие мулатки, берега Красного моря, владыки Судана - всего не счесть. Каждое его стихотворение, словно ларец из колониальной лавки, доверху наполнено невиданными диковинками. Сначала это раздражает. Избыток пряностей притупляет вкус, и начинает казаться, что поэзия вся изошла на мишуру и блестки. Но таково свойство настоящей литературы - она требует преодоления не только материи текста, но и сложившихся стереотипов восприятия. Гумилев создает новую эстетику, новую стихотворную технику. Он требует от читателя интеллектуальной работы, сотворчества, такого же мощного, равного по силе эстетического порыва. И тогда результат превосходит ожидаемое:

Сегодня я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Гумилев очень хорош на своих фотографиях, где косоглазие не так заметно и почти не портит красоту его лица. Вот он в Африке с ружьем, у ног убитый леопард, вот с некрасивой, но романтичной Черубиной де Габриак, с сыном, вот он - фронтовой офицер, молодой, мужественный, с солдатским Георгием на груди. Высшая офицерская награда. Подпись: “Декабрь 1914”.

 





Есть так много жизней достойных, Но одна лишь достойна смерть. Лишь под пулями в рвах спокойных Веришь в знамя Господне, твердь.

Гумилев был истинно русским поэтом. Он писал о тайном трепете души, о жизни и смерти. Он открыл читателю мир "прекрасной и благородной романтики, вечную и таинственную красоту его. Стихи поэта дышат мужеством и любовью. Гумилев, несмотря на свою внешнюю недоступность, представляется мне иногда добрым и внимательным школьным учителем, который учит меня и каждого сложной науке свободы и мужества.

Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб, что в печь для нас садится.

И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей,
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?

Именно так поэт завлекает, захватывает, берет в плен. В этом есть что-то от африканского сафари, что-то от его опыта охотника. Оказывается, Гумилев знает какие-то захватывающие своей безграничностью тайны нашей души. Он не мешает любить иных поэтов: Мандельштама, Тарковского, Ахматову, он просто знает другое - его невозможно не любить. “Не мэтр был Гумилев, а мастер”, - скажет Марина Цветаева. И это остается правдой о нем по сию пору. Жестокость отвратительна сама по себе. Она непростительна, когда от нее погибает поэт. Правда, у истинного поэта нет смерти.