Черную ночь, белый снег, красный флаг, красную кровь на снегу и вьюгу видит Блок в темном зеркале музыки. Он слышит музыку революции. В крови загорится "мировой пожар ":
Мы на го€ре всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови-
Господи, благослови!

Это "Господи, благослови"-не случайно в устах разбойников "без креста". Музыка не обманывает: она говорит об очистительной жертве, о рассвете нового дня. В поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Изображение строится в ней на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных исторических начала: низкое и высокое, ложь и правду, прошлое и будущее, - все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней - отражение и художественное обобщение исторических явлений.

Сквозь "воронки" и "столбушки" метели смутно мерцают два видения: призрак "старого мира" и "двенадцать красногвардейцев ". Первое видение схематизировано в образе "буржуя на перекрестке" и "голодного пса". О старом мире поэт говорит классическим, иронически-торжественным размером: четырехстопным, "пушкинским" ямбом. Его неожиданное вторжение в разгульную стихию тонических ритмов - обостряет эффект контраста:
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос,
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес...
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

Снежная вьюга в "Двенадцати" - это образ "исторической непогоды", образ самого переворота и хаоса, им принесенного. Черный вечер и белый снег воплощают в своей контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое и снежное торжествует в финале поэмы. Символика белого полностью побеждает непроглядную тьму, из которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалированно пророчит победу белой, светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой принадлежали двенадцать. "Двенадцать"-это полное торжество стихии. Стихия- один их главных героев поэмы, хотя внутри нее самой действуют самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами.

Двенадцать красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу. Они "ко всему готовы", им "ничего не жаль". Революционные солдаты сосредоточенны, их ведет вперед призыв вождей, но они еще толком не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего "державного шага" в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные, рожденные вместе с "новым" миром, рожденные самим этим "новым" миром. В героях поэмы, вышедших на штурм старого мира, - пожалуй, больше от анархической "вольницы", нежели от авангарда рабочего класса, который под предводительством партии большевиков обеспечил победу революции. Ощущение "взлета" революции с громадной силой сказалось в "Двенадцати" в мотивах ночной метели, порывистого, резкого ветра, взвихренного снега. Эти мотивы проходят сквозь всю поэму, подобно основной теме в музыкальном произведении. При этом ветер, снежная вьюга, пурга - как динамические образы восставшей, разбушевавшейся стихии - приобретают в "Двенадцати" различный смысл применительно к разным персонажам поэмы. Для теней и обломков старого мира злой и веселый ветер - сила враждебная, безжалостно выметающая их из жизни, для двенадцати же он - родная стихия. Они порождение этого ветра, они дети хаоса, стремящиеся к разрушению. Этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Это их родная стихия, они тяжелой поступью, "державным шагом" идут сквозь вьюгу. Красный флаг появляется в конце поэмы. Этот символ революции здесь становится символом нового креста России. Россия стоит на перепутье - "позади голодный пес", а впереди - "светлое будущее". Христос во главе красногвардейцев означал собой моральное благословение революции, ее конечных целей и идеалов. Но в том-то и дело, что не был Он во главе - нигде в поэме об этом не сказано, а сказано - "впереди". Просто привыкли у нас воспринимать, что впереди, с красным флагом-значит, во главе, но здесь другая ситуация, флаг здесь олицетворяет собой новый крест Христа, новый крест России, и идет Он не во главе, а Его ведут, ведут на расстрел, на новое распятие... "Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли ты, что будет завтра? Кто ты? Ты ли это? Или только подобие Его? Но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению, бросятся подгребать к твоему костру угли. Знаешь ты это? Да, ты, может быть, это знаешь... " Это Достоевский, "Братья Карамазовы", диалог Великого Инквизитора с Иисусом Христом.





 







Никому не нужна Его помощь, никому не нужно Его благословение: "От чего тебя упас золотой иконостас?" О каком "моральном благословении" может идти речь, когда "...идут без имени святого... ко всему готовы...". Этим двенадцати не нужно ничьего "благословения революции, ее конечных целей и идеалов", точно так же, как не нужно оно было и тем, кто делал революцию. В Октябрьском перевороте поэт услышал только одну "музыку"-громовую музыку катастрофического крушения старого мира. Он так давно предчувствовал это крушение и ждал. Поэтому кровавый переворот, провозглашенный социалистической революцией, Блок воспринял как внезапно налетевшую, но уже предсказанную и ожидаемую стихию. Революция, по Блоку, всемирна, всеобща и неостановима. Она воплотилась для него с наибольшей полнотой в образе неудержимого "мирового пожара", который вспыхнул в России и будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад, и на Восток,- до тех пор, "пока не запылает и не сгорит старый мир дотла".

Образ разбушевавшейся стихии всегда играл в поэзии Блока особо значительную, можно сказать - громадную роль. Ветер, буря, вьюга - все это для него привычные символы романтического мироощущения. В "Двенадцати" они призваны передать ощущение разбушевавшейся стихии народной жизни. Реальный пейзаж Петрограда как бы растворяется в стихии. Стихийно все в поэме: не только красноар мейцы являют собой образ стихии, но и все действующие лица. Даже те, кто идет "державным шагом", как хозяева жизни, ощущают себя уверенными только пока они идут толпой и с оружием, хотя даже и оружие в руках не придает им большой уверенности. Все они осознают, что любая шальная пуля может отправить в мир иной... В десятой главе - с новой силой возвращается тема ветра. Снег уже не "порхает", а завивается столбом, воет вьюга, пылит пурга:
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга€, ой, вьюга€!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся...
В последней, двенадцатой главе-тема вьюги символически соединяется с темой революции:
Это-ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...
В снежной пурге исчезает все; глохнут выстрелы, бледнеют красные флаги. Побеждает вьюга; "долгим смехом" отвечает она и убийцам и убитым:
Трах-тах-тах! - И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
"Метельные" ритмы "Двенадцати" - завершение "стихийной
" лирики Блока.

Поэт Всеволод Рождественский рассказывает о драматическом эпизоде, происшедшем на литературном утре кружка "Арзамас" в зале Тенишевского училища 13 мая 1918 года. Любовь Дмитриевна читала поэму "Двенадцать". В маленькой комнатушке за кулисами между участниками утра завязывались страстные споры. И вдруг все замолчали. В комнату вошел Блок. Он почувствовал это неожиданное и тягостное молчание. Перед ним расступились молча и недоброжела тельно. Кто-то демонстративно повернулся спиной. Бородатый человек в узком форменном сюртуке отвел протянутую было руку... Блок остановился посреди комнаты, как бы не решаясь идти дальше. "Взгляните, - прошептал своему соседу профессор, - какая у него виноватая спина". Этот довольно явственный шепот не мог не дойти до ушей Блока. Он резко повернулся и почти в упор взглянул на говорившего. Его лицо было безмерно уставшим и покрытым паутиной презрительного равнодушия. Не торопясь, холодно и несколько дерзко, Блок обвел взглядом присутствующих. Все потупившись молчали. Молчал и он, видимо чего-то выжидая, готовый ко всему. Сам Блок стал символом революционного времени, страшной эпохи, когда на десятилетия изменился исторический путь России.