В творчестве Державина нашла замечательное выражение героика его времени. Подобно Ломоносову, Державин был пылким патриотом; патриотизм, по словам Белинского, был его «господствующим чувством».

Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, про¬славившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее — в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.

Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он «великость» духа, величие гражданского и патриотического подвига. «Великость в человеке бог!» — восклицал он в одном из ранних своих стихотворений («Ода на великость»). И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его «певцом величия» по преимуществу, — определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. «Стоит пробежать его «Водопад», -пишет Гоголь, — где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В «Водопаде» перед ним пигмеи — поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, «точно муравейник, который где-то далеко копошится вда¬ли». «Все у него величаво, — продолжал Гоголь, — величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы — орлы».

Самого восторженного и вдохновенного барда находят в Державине блестящие победы русского оружия. По по¬воду одной из победных од Державина - «На взятие

Измаила» — Екатерина ему заметила: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна». И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону «гудок» и «лиру» — признанные орудия «русского Горация и Анакреона», как вели¬чали его современники, — и вооружается боевой «трубой». В победных одах он в значительной степени возвра¬щается даже к столь решительно в свое время им отверг¬нутой поэтике «громозвучной» ломоносовской оды (ода «На взятие Измаила» начинается эпиграфом из Ломоносова). Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор — таковы основные «ломоносовские» черты победных од Державина. С извержением вулкана, «с черно-багровой бурей», с концом мира — «последним днем природы» — сопоставляет поэт «победу смертных выше сил» — взятие русски¬ми считавшейся неприступной крепости Измаил.

Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с «вождем бурь полночного народа» — великим, не ведавшим поражений Суворовым. «Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!» — торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: «На взятие Измаила», «На взятие Варшавы», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «На пребывание Суворова в Таврическом дворце», «Снегирь» и многие другие, — слагается как бы в целую блистательную поэму — грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, «кто превосходней всех героев в свете был». С особенной любовью подчеркивает Державин в «князе славы» Суво¬рове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущи¬ми за ним на все воинами:



«Друзья! - он говорит: - Известно, Что россам мужество совместно, Но нет теперь надежды вам. Кто вере, чести друг неложно, Умрем иль победить здесь должно». «Умрем!» — клик вторит по горам.

В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:

Кто перед ратью будет, пылая, Ездить на кляче, есть сухари, В стуже и в зное меч закаляя, Спать на соломе, бдеть до зари, Тысячи воинств, стен и затворов С горстью россиян все побеждать?

Художественно подчеркивая глубокую народность Су¬ворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия — милости к «малым сим», к слабым тростинкам.

Вообще, в своих победных одах Державин - и это замечательная их особенность - ограничивается воспеванием только великих вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати — «русски храбрые сол¬даты, в свете первые бойцы», первый тост в застольной воинской песне Державина «Заздравный Орел», написан¬ной, как он сам поясняет, «в честь Румянцева и Суворо¬ва», поэт провозглашает за русских солдат:

О!Исполать,ребяты, Вам, русские солдаты, Что вы неустрашимы, Никем непобедимы: За здравье ваше пьем!

 






Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова - как бы выступают еще более без¬мерно могучие очертания «твердокаменного росса» — все¬го русского народа. Именно народ, народный дух и на¬родные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольс¬кого ига, кровавых оборонительных войн XVII века.

Вот как, например, рисует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ «три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:

Лежал он во своей печали, Как темная в пустыне ночь; Враги его рукоплескали, Друзья не мыслили помочь, Соседи грабежом алкали, Князья, бояре в неге спали... Где есть народ в краях вселенны, Кто б столько сил в себе имел...

Не «князьям и боярам», а именно «всему русскому на¬роду», как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» рус¬ского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»:

«Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» — постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияю¬щей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:

Идут в молчании глубоком, Во мрачной страшной тишине - Собой пренебрегают, роком. Зарница только в вышине По их оружию играет; И только их душа сияет, Когда на бой, на смерть идет. Уж блещут молнии крылами, Уж осыпаются громами, Они молчат, — идут вперед.

Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные при¬таившимся смертоносным врагом: «Но Россу где и что преграда?».

Победы России — грозное предупреждение ее недру¬гам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску Донскому», Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:

Был враг Чипчак - и где Чипчаки? Был недруг лях — и где те ляхи? Был сей, был тот: их нет, а Русь?.. Всяк знай мотай себе на ус

Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества», слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «доблественого» русского народа:

ОPoccl одобльственный народ, Единственный, великодушный, Великий, сильный, славой звучный, Изящностью своих доброт! По мышцам ты неутомимый, По духу ты непобедимый, По сердцу прост, по чувству добр, Ты в счастья тих, в несчастьи бодр...

Еще Ломоносов в своих одах, как мы знаем, проводит резкую грань между войнами хищническими, вы¬званными стремлением к захвату чужих областей, к порабощению других народов, и войнами законными, оборонительными, являющимися «щитом», т. е. защитой своей страны. Историческую миссию России он видит в том, чтобы нести народам мир — «тишину». Эта же ломоносовская нота настойчиво звучит и у Державина: в оде «На переход Альпийских гор» поэт, обращаясь к народам Европы, проникновенно восклицает: «Воюет Росс за обще благо, за свой, за ваш, за всех покой». Конкретно-политическая наполненность этого и подоб¬ных лозунгов и деклараций определена и ограничена условиями исторической действительности, классовой природой поэта, но Державин, как Ломоносов, сумел почувствовать и сформулировать здесь то, что составляет нашу существеннейшую национальную черту: бескорыстие и героическое великодушие нашего народа, не стремящегося к захватам и завоеваниям, но умеющего грудью стать на защиту родины.