Истинные отношения модернистской литературы и литературы фашистской невозможно определить исходя лишь из лежащего на поверхности и очевидного факта неодобрительного отношения фашистов к модернизму (что часто используется для доказательства антибуржуазности и прогрессивности модернизма). Само собой разумеется, что некоторые качества модернизма были совершенно неприемлемы для нацистов, для их реакционно-романтического искусства, пытавшегося оболванить обывателя, начинить его слепым оптимизмом, обожанием вождя и верой в особую роль арийской расы. Многие из писателей-модернистов были врагами фашизма, а иные и его жертвами. Фашизм в 30-40-е годы явился одним из главных факторов, определявших пессимизм писателей, с ужасом и отчаянием взиравших на преступления варваров XX века.

Фашистская литература выросла не на пустом месте, она имеет определенные традиции. Ее традиции заложены в наиболее реакционной части буржуазной литературы, непосредственно связанной с империалистической идеологией в псевдоисторической литературе, героизировавшей захватнические войны и создававшей культ «сверх-человеков»; в колониальном романе, поощряющем экспансию, расистское и националистическое прославление той или иной расы, той или иной нации; в идеализации монополистических объединений и деспотического государства, основывающегося на железной дисциплине и бездумном подчинении. Подобного рода литература постоянно оказывалась в состоянии противоборства с литературой эстетской, формалистической, пессимистической. Но непроходимого рубежа между ними никогда не существовало.

Что же касается фашистских государств, возникших в Европе 20-30-х годов, то модернизм там, в общем, преследовался. Но прежде всего преследовался реализм, все то, что не служило воспитанию рабского сознания. Подавляющее большинство подлинных писателей Германии эмигрировало, и национальная немецкая литература познала горькую участь изгнания. Само по себе это есть доказательство несовместимости настоящего искусства и фашизма. Но не только это: на почве фашизма не произросло ничего достойного внимания, ничего художественно значительного - как в Германии, так и в Италии, в Японии. Нельзя сказать, что итальянская литература оказалась в эмиграции, как то было с литературой немецкой (хотя немалое число писателей тоже эмигрировало). И все же в 20-30-е годы литература Италии находится на периферии европейской литературы.

Фашистская литература - крайнее выражение деградации буржуазной культуры XX века, закономерное следствие подчинения литературы реакционной идеологии, враждебной и человеку, и искусству.

Даже в тех национальных литературах, в которых в 20-е годы декадентские тенденции были особенно сильны (французская, английская, шведская), развитие литературы определялось крупными успехами реализма, не говоря уже об общей панораме литературного процесса. Модернистские школы прижились и распространили свое влияние особенно в Европе и особенно к концу войны, в 20-е годы. Часто при этом писатели начинают ощущать те путы, которые накладывает модернизм, и рвут их, выходя за пределы той или иной модернистской группировки. Так было со многими экспрессионистами (Бехер, Вольф и др.), сюрреалистами (Арагон, Элюар, Альберти, Незвал и др.), шведскими примитивистами, или виталистами (Лундквист и др,), что вовсе не исключает довольно широкого влияния самых различных течений (особенно экспрессионистских и сюрреалистских) на современную литературу.

 




Надо подчеркнуть, что этот выход за пределы модернизма обусловливался не только бунтарской настроенностью многих модернистов, но и объективными условиями: возраставшим пониманием общественной роли и ответственности искусства, связью с укреплявшим свои позиции, все более авторитетным революционным коммунистическим движением. Становясь могучим фактором общественной жизни, коммунистическое движение в 30-е годы сделалось первостепенным по значешно фактором литературного развития. Модернисты вынуждены были определять свою позицию относительно этого фактора- и многие из них, уточняя, конкретизируя свое абстрактно-анархическое бунтарство, примыкают к революционному пролетарскому движению.

В 30-е годы трансформируется не только общественно-политическая позиция многих модернистов, преодолевающих «социальную безграмотность» анархизма и индивидуализма. Соответствующую трансформацию претерпевает их эстетическая позиция, и трансформация эта идет в одном и том же направлении - в сторону реализма, очень часто реализма социалистического. Сам по себе этот факт свидетельствует о жизненности реализма, об органической потребности в нем искусства, потребности, которая остро осознается в минуты серьезных испытаний, когда индивидуализм и аполитизм преодолеваются как опасное социальное заболевание.

В 30-40-е годы нашего века показывают, что условия демократического подъема неблагоприятны для модернизма. Выдающийся гватемальский писательМигель Анхель Астуриас писал; «Мы, латиноамериканские романисты, связаны с непрерывной традицией борьбы, в ходе которой развивалась наша великая литература», а посему «чтобы стать подлинно латиноамериканским, роман должен хранить верность боевому духу»; «нелатиноамериканскими» кажутся поэты, которые «усматривают свое призвание в том, чтобы бежать от действительности». По этой причине в XX. веке латиноамериканская литература занимает свое место в первом ряду наиболее выдающихся и своеобразных явлений мировой литературы. Трудно было бы опознать ее по писателям, «бегущим от действительности»,- национальное своеобразие стирается, блекнет в сфере удаленного от жизни искусства. Но могучий и богатый красками американский континент, этот огромный и яркий мир, предстал перед читателем благодаря литературе, «верной боевому духу».

Нечто подобное мы видим и в странах Востока, например в Индии, охваченной пламенем борьбы против английских колонизаторов и выявившей, себя в универсальном гении Рабиндраната Тагора.

На весы в борьбе направлений легла в 20-30-е годы литература целых континентов и стран - Латинской Америки, Индии, Японии, Китая и т. д., показывая, какое огромное эстетическое и общественное, общекультурное значение имел не только реализм, но и романтизм. Об этом говорит искусство латиноамериканцев, сплавивших воедино романтические и реалистические формы, воплощавшие стихию народной жизни и стихию народного творчества. Совершенно оригинальный вариант романтизма предстал и в творчестве Тагора. А если вернуться в Европу, то поражает, какими красками играет романтизм в поэзии славянских стран. Вопрос о романтизме в зарубежной литературе XX века - это вопрос о форме поэтического предвидения, о форме выражения оптимистического мироощущения. Не удивительна исключительная живучесть и жизненность романтизма в литературах тех стран, где особенно сильными были традиции народного искусства, где в романтических формах закреплялось народное оптимистическое и активно гуманистическое мировосприятие. Связанному с народной традицией романтизму революционной славянской поэзии под стать романтизм испанской революционной поэзии 20-30-х годов. «Революционная романтика - романтическое приятие и утверждение новой жизни, романтические образы и романтически окрашенный стиль - была характерной особенностью передовой литературы в дни венгерской советской власти…»

Вторжение политики, актуальной социальной проблематики в искусство было столь значительным в 30-е годы, что этот процесс охватил самых различных и по эстетическим, и по общественно-политическим взглядам писателей, в том числе весьма и весьма буржуазных.