Книга третья, заключающая в себе самые памятные события, происшедшие в семействе мистера Олверти с момента, когда Томми Джонсу исполнилось четырнадцать лет, и до достижения им девятнадцатилетнего возраста. Из этой книги читатель может выудить кое-какие мысли относительно воспитания детей. Так как, садясь писать эту историю, мы решили никому не льстить, но направлять свое перо исключительно по указаниям истины, то нам приходится вывести нашего героя на сцену в гораздо более неприглядном виде, чем нам хотелось бы, и честно заявить уже при первом его появлении, что  по единогласному мнению всего семейства Олверти, он был рожден для виселицы…

Пороки этого юноши представлялись в еще более неблагоприятном свете при сравнении с добродетелями его товарища, молодого Блайфила - мальчика, столь резко отличавшегося от Джонса, что его осыпали похвалами не только родные, но и все соседи. Происшествие, случившееся в это время, представит вдумчивому читателю характеры двух мальчиков гораздо лучше, чем это способно сделать самое длинное рассуждение. У Тома Джонса, который, как он ни плох, должен служить героем нашей истории, был среди слуг семейства только один приятель… Приятель этот был полевой сторож, парень без крепких устоев. Юный Джонс отправился однажды с полевым сторожем поохотиться; случилось так, что выводок куропаток, который они вспугнули у границы поместья, врученного Фортуной, во исполнение мудрых целей Природы, одному из таких потребителей дичи, - этот выводок куропаток полетел прямо на его землю и был, как говорится, взят нашими охотниками на прицел в кустах, в двухстах или трехстах шагах за пределами владений мистера Олверти. Мистер Олверти строжайше запретил полевому сторожу, под страхом увольнения со службы, заниматься браконьерством во владениях соседей, даже менее ревниво оберегающих свои права, чем хозяин названного поместья. На их беду, в это время невдалеке проезжал верхом сам хозяин; услышав выстрел, он немедленно поскакал туда и накрыл бедного Тома; полевой сторож успел шмыгнуть в густые кусты и счастливо укрылся в них. Обыскав юношу и найдя у него куропатку, джентльмен поклялся жестоко отомстить и довести до сведения мистера Олверти о проступке Тома. По возвращении домой Том немедленно был позван к мистеру Олверти.

 Он признался в преступлении и совершенно правильно сослался в свое оправдание, что выводок поднялся с земли мистера Олверти. Затем Том был подвергнут допросу: кто с ним находился? Причем мистер Олверти объявил о своей твердой решимости дознаться, поставив обвиняемого в известность насчет показаний сквайра и двух его слуг, что они слышали два выстрела; но Том твердо стоял на своем, уверяя, что он был один… Утром, явившись к его преподобию мистеру Твакому - особе, которой мистер Олверти поручил обучение обоих мальчиков, - Том услышал от этого джентльмена те же вопросы, какие ему были заданы накануне, и дал на них те же ответы. Следствием этого была жестокая порка… Том выдержал наказание с большой твердостью… Тревога полевого сторожа теперь прошла, и сам мистер Олверти начал проникаться состраданием к Тому. Чтобы загладить свою несправедливость, он даже подарил ему лошадку, повторив, что очень опечален случившимся.

Глава III

Имя этого джентльмена, жившего уже некоторое время в доме мистера Олверти, было мистер Сквейр. Его природные дарования были не первого сорта, но он их сильно усовершенствовал учением. Он был глубоко начитан и был большой знаток всех творений Платона и Аристотеля… В области нравственности он был убежденнейший платоник, в религии же склонялся к ученню Аристотеля…

…всю добродетель считал предметом одной только теории. Встречи этого джентльмена с мистером Твакомом почти никогда не обходились без споров.

Глава IV

Происшествием, положившим конец разговору, изложенном в последней главе, была ссора между молодым Блайфилом и Томом Джонсом, последствием которой явился окровавленный нос первого.

… Заспорив о чем-то во время игры, молодой Блайфил назвал Тома нищим ублюдком. В ответ на это Том, который был нрава горячего, тотчас же украсил его лицо…

 





И вот молодой Блайфил, с текущей из носа кровью и струящимися из глаз вслед за ней слезами, явился на суд дяди и грозного Твакома… Том в оправдание сослался только на вызывающие слова Блайфила, о которых, впрочем, последний умолчал в своей жалобе. Очень может быть, что это обстоятельство действительно вылетело у него из памяти, потому что в своем ответе он решительно отрицал произнесение им обидных слов, воскликнув:

    * - Сохрани Боже, чтобы из моих уст исходили когда-нибудь такие скверные слова!
    * Том, в противность всем судебным формальностям, отвечал на возражение повторением брани Блайфила. Тогда последний сказал:
    * - Чему тут удивляться? Кто раз соврал, тот не посовеститься соврать другой раз. Да как же, он сказал вам, что с ним никого не было на охоте, когда он застрелил куропатку: а он знает (тут Блайфил залился слезами), да он знает, сам же мне в этом признался, что с ним был сторож Черный Джордж .
    * … Мистер Олверти обратился к юноше …:
    * - Это правда, мой мальчик? Как же ты дошел до такого упорства во лжи?

Джонс отвечал, что он презирает ложь не меньше всякого другого, но он считал, что честь обязывала его поступить так, как он поступил, ибо он обещал бедняге не выдавать его, тем более, что он чувствовал себя обязанным молчать, продолжал он, что сторож уговаривал его не ходить на чужую землю и пошел туда только в угоду ему. После недолгого колебания мистер Олверти отпустил мальчиков, посоветовав им жить дружнее и миролюбивее.

Глава V

Очень может статься, что, выдав тайну, сообщенную ему весьма конфиденциально, молодой Блайфил избавил своего товарища от хорошей порки, ибо и окровавленного носа было довольно для Твакома, чтобы взяться за розгу; но эту провинность теперь совершенно заслонил другой поступок; а касательно этого поступка мистер Олверти заявил Твакому с глазу на глаз, что, по его мнению, мальчик заслуживает скорее награды, чем наказания, и, таким образом, помилование остановило карающую руку богослова. Если оба ученых мужа единодушно осудили Джонса, то с не меньшим единодушием они одобрили молодого Блайфила. Разоблачение истины, по утверждению священника, было долгом каждого религиозного человека, а по заявлению философа - совершенно согласно с законом справедливости и нерушимой вечной гармонией вещей.

 Все это, однако, имело очень мало веса в глазах мистера Олверти. Его так и не удалось уговорить подписать приказ об экзекуции над Джонсом. В груди его жило чувство, которое говорило о том, что стойкая верность, проявленная юношей, была гораздо ближе, чем религия Твакома или добродетель Сквейра.

(Перевел А. Франковский)