Миямото Юрико (1899—1951) пришла в литературу с идеалами гуманистов «Белой березы». В первой повести — «Бедные люди» (1916)—она рассказала о голодающих крестьянах, признаваясь, что испытывает стыд перед этими несчастными людьми, стыд и обязанность помочь им, избавить их от страха и униженности. Она искала ответа у Акутагава и Сига Наоя, у Чехова и Достоевского, у Ницше и Кропоткина. Познакомившись со статьей Курахара Корэхито, Миямото начинает присматриваться к пролетарской литературе.
В 1924—1926 годах вышел первый крупный роман Миямото — «Нобуко». Писательница рассказывает в нем о собственной жизни.

В 1927 году Миямото едет в Советский Союз, где встречается с Горьким. По словам Миямото, «Горький был писателем, который утверждал всей своей жизнью, что самое важное для художника — найти себя в сложных событиях истории и, прочно связав себя с той силой, которая создает общечеловеческое, справедливое начало на земле, бороться против тех, которые препятствуют великой созидательной работе человечества». Вернувшись в 1930 году в Японию, Миямото вступила в Союз пролетарских писателей и в 1931 году в КПЯ/находившуюся на нелегальном положении. С тех пор она почти все время отдает партийной работе. Писательницу неоднократно арестовывали, судили за нарушение закона «Об охране общественного спокойствия», в конце концов запретили печататься. В 1934 году в «Зимующей почке» Миямото обратилась со словами укора к тем писателям, которые под видом «самокритики своих политических уклонов» отошли от борьбы. Отступление «совершивших поворот» взметнулось в небо и художник замер. На его лице появилось выражение самозабвенного восторга. Художник победил. Страсть к искусству преодолела силу человеческой привязанности, но, закончив картину, художник повесился — в июле 1927 года отравился Акутагава.

В те же 20-е годы в Японии формируется пролетарская литература; с журнала «Сеятель» (1921—1923) начинается ее история. В журнале сотрудничали А. Франс, А. Барбюс, русский поэт Ярошенко. Журнал безоговорочно принял сторону Советов. Подзаголовок второго номера призывал: «За Горького! Сегодня, когда мир реакции обрушил на Россию клевету и ненависть, Горький, верный делу пролетариата, выражает наши устремления».
«Сеятель» впервые в Японии начал заниматься теорией пролетарской литературы, заявил о классовом характере искусства, увидел в этой литературе оружие пролетариата в его борьбе за освобождение. Классовость, идейность превозносились журналом, однако, в ущерб художественности. Недооценка формы, одностороннее понимание функций литературы, признание исключительно ее пропагандистской роли порождало нигилистическое отношение к национальной культуре, к традициям.

В 1923 году все левые журналы, в том числе «Сеятель», были закрыты. В 1924 годз создается новый орган пролетарской литературы— журнал «Литературный фронт» (1924—1931), в программе которого говорилось: «Мы отстаиваем общий фронт искусства, борющегося за освобождение пролетариата. Каждый, участвовавший в движении за освобождение пролетариата, свободен в своих взглядах и действиях».
Писатель Курахара Корэхито выступил с критикой ультралевых тенденций. В опубликованных им «Тезисах» напоминалось о специфике искусства: «Социалистическая литература прежде всего должна быть искусством... Социалистическая литература не будет иметь никакой ценности, если она не будет художественной».

Те задачи, которые ставили перед литературой пролетарские писатели,—- политически просветить народ, приобщить его к революционному идеалу — задачи, раньше неведомые японской литературе, требовали нового искусства,-новых приемов. Но пролетарские писатели не могли добиться успеха/ не используя то ценное, что было сделано их предшественниками. Крайности во взглядах привели не только к их изоляции, но вызвали разногласия в их собственной среде. Поэтому их организации оказывались столь неустойчивыми.
«Первое произведение, которое захватило меня «могучей хваткой», был роман Хаяма»,— писал Кобаяси Такидзи, имея в . виду роман Хаяма Ёсики «Люди, живущие на море» (1926). Это действительно первое произведение, заставившее заговорить о пролетарской литературе. Роман призывал к борьбе, выдвигал идеал солидарности и братства.

Кобаяси Такидзи (1903—1933) начал с коротких рассказов, навеянных жизнью на Хоккайдо. Он с искренним уважением относился к писателям «Белой березы», особенно к Сига Наоя, хотел научиться его бесстрастной и честной манере, занять «позицию спокойного и
не есть опровержение самой идеи, самих принципов пролетарской литературы, убеждала Миямото.



 







Рискуя жизнью, она продолжала писать. После 1941 года ее имя не появляется в печати. Только после отмены в 1945 году закона «Об охране общественного спокойствия» Миямото смогла опубликовать два последних романа трилогии: «Два дома» (1948), «Вехи» (1950). Рамки ее- последних романов раздвинулись: от семейного конфликта, положенного в основу первого романа трилогии «Нобуко», она перешла к социальным, от описания несправедливости —: к признанию необходимости борьбы с ней. «Наступил период,— говорила она,— когда жизнь современного человеческого общества невозможно отразить в ее ведущей исторической тенденции... если метод художественного воспроизведения действительности не достиг уровня социалистического реализма».

К 1934 году движение пролетарской литературы было разгромлено: Союз пролетарских писателей распущен, Кобаяси убит, Миямото, Курахара в тюрьме. Многие из оставшихся на воле пролетарских писателей «совершили поворот». В их произведениях возобладали мотивы раскаяния, отчаяния, раненой совести. Ошибки, впоследствии признанные, способствовали расколу в среде прогрессивных писателей и изоляции пролетарского литературного движения. В «литературе поворота» преобладают «тревога чувств», «тревога времени», все одержимы роковыми предчувствиями «гибели человечества».

Вместо разогнанных в Японии прогрессивных культурных и литературных организаций в 1937 году в стране были созданы ультранационалистическое Общество новой японской культуры и Центральная ассоциация "японской культуры, призванные проводить в жизнь «государственную политику». В литературе в соответствии с духом времени определились два направления: шовинистическое и эротическое.

«Патриотическая литература» прославляла агрессивную войну против Китая. Писатели, прикомандированные к армии, были возведены в ранг «воинов пера». Появился жанр «репортажной» литературы — очерки с передовой,— он . должен был прославлять подвиги японских солдат.
Музы не умолкли, когда раздался грохот пушек второй мировой войны. В истерзанной фашизмом Европе громко звучал, воодушевляя людей на борьбу, голос гражданской, патриотической поэзии, голос поэтов-реалистов. Это были поэты французского Сопротивления и Сопротивления греческого, норвежского и датского, это был голос чеха Фучика и болгарина Вапцарова, голос поэтов растерзанной, но не убитой, не сдавшейся фашистам Польши.

Объединив усилия многих писателей и борющегося народа в едином порыве, война довершила тот процесс формирования боевой, гражданской литературы, который развертывался в межвоенные годы, неизменно ставившие перед художниками слова социальные вопросы. Тем самым был стимулирован подъем реализма в послевоенные годы во многих странах, что стало характерным признаком начала нового периода литературной истории. 40-е годы окажутся годами осознающего свою общественную ответственность, «ангажированного» искусства.

Правда, в ряде национальных литератур война приглушила ту высокую ноту, которая зазвучала к середине 30-х годов — во время национально-революционной войны в Испании и мобилизации всех антифашистских сил. Так было, например, в литературах США и Англии, где не развернулось широкое антифашистское движение, где распространялись умонастроения эскепизма и изоляционизма.
В годы войны не только созревали предпосылки успешного развития реалистического искусства, но и углублялись противоречия между художниками, осознавшими социальную его ответственность, и теми, кто упорно отстаивал позиции «чистого искусства». В годы, подтвердившие силу народа, разбившего военную машину гитлеризма, вдохновившие искусство народное, боевое, распространялась экзистенциалистская концепция мира как мира абсурдного, как бытия «без завтрашнего дня». Намечались противоречия, которые вскроются уже в послевоенных условиях.

Но как бы ни сложились далее в этих новых условиях судьбы литературы, первостепенное значение будет иметь то, что в результате антифашистской войны в послевоенные годы возник уже целый лагерь стран, строящих социализм, что в ходе антиимпериалистического революционного процесса целые континенты встали на, путь независимого существования. «Возникла мировая социалистическая система. Международная жизнь стала развиваться по новым законам» . Мировая литература в середине нашего столетия представляет собой новую картину прежде всего в силу резко изменившейся политической карты мира.