Рафаэль Альберти родился в андалузском городке Пуэрто де Санта Мария, на берегу Средиземного моря. Получив воспитание в местной иезуитской школе, он обратился к живописи, а затем и поэзии. Первые же книги стихов выдвинули его в число наиболее известных поэтов Испании. Характеризуя свои настроения тех лет, Альберти писал позднее: «...Мы вошли в поэзию в смутное, тяжелое время. Мы должны были выдумать мир, чтобы в нем угадать то, чего действительность не могла подсказать нам».

В первом из поэтических сборников Альберти «Моряк на суше» (1925)—юный лирический герой отвергает «город», «сушу», которые представляются ему каким-то страшным лабиринтом, не имеющим выхода. «Вдали от моря я заблудился на суше»,— восклицает он. Земному, смутному и будничному миру Альберти противопоставляет романтический образ моря с его необозримыми просторами, на которых вольный бродяга-ветер вздымает «бирюзовые стены» и пасет «голубых быков». Моряк для поэта — это, прежде всего, свободный человек, существо, избавленное от гнетущей условности городской цивилизации. Однако как образ самого лирического героя, так и образ свободы лишены в стихах Альберти определенности; свобода, которой он жаждет,— это слияние с природой, с морской стихией.
Те же мотивы пронизывают и сборник «Возлюбленная» (1925).

Это своего рода «сентиментальное путешествие» лирического героя из Мадрида на север, к побережью Кантабрики. Однако читатель напрасно будет искать поэтические описания тех мест, названия которых вынесены в заголовки стихотворений. Два образа безраздельно владеют сознанием лирического героя: образ возлюбленной и образ моря. И любовь и природа в равной мере воспринимаются героем как средство освобождения от тяжкого груза повседневности. Романтическое, вневременное восприятие любви здесь присоединяется к такому же восприятию природы, которое было характерно для первого сборника.
Индивидуализм, созерцательное отношение к миру, неспособность выйти за пределы мечты, заслоняющей от поэта реальную действительность, в ранних стихах Альберти обнаруживаются тем более отчетливо, что эти стихи — плод творчества поэта большого дарования, умеющего найти точные и полнозвучные слова, свежие и выразительные образы для своих мыслей и чувств. Многое, несомненно, связывает стихи Альберти этих лет с народным творчеством, в частности с простодушными «строфами» родного ему андалузского фольклора и со старинной поэзией народных «Кансьонеро» и «Роман-серо». Вслед за поэтами «Кансьонеро» Альберти в «Колыбельных песнях» из «Моряка на суше» и в ряде стихотворений второго сборника отказывается от силлабического стиха, обращаясь к стиху ритмическому, что придает его стихотворениям необычайную музыкальность. С народной поэзией связывают Альберти и некоторые другие поэтические приемы: параллелизм конструкций, анафорические повторы, рефрен и т. д.



 







В народной поэзии Альберти привлекала по преимуществу простота выразительных средств, наивность и непосредственность выражения чувств. И в отличие от Лорки Альберти пришлось пройти очень сложный и извилистый путь, прежде чем он обрел черты подлинной и глубокой народности.

Сборник «Левкой зари» (1925—1926) становится как будто более «объективным»: уже не только поэт с его переживаниями, но и другие герои появляются на страницах книги. Но эти герои — нищая мадьярка, которая не променяет свободу на пышные наряды; или тореро, храбрец, поверженный быком; или фонарщик, зажигаю--щий луну, чтобы она светила возлюбленной,— все они то же порождение романтической мечты поэта, что и моряк и возлюбленная первых сборников. Лишь в некоторых стихотворениях (например, «Узник») начинают проскальзывать новые настроения. Мотивы тоски и отчаяния здесь звучат уже не столь элегично, как прежде. Мир, ранее просто непонятный и неприемлемый, теперь становится страшным, несет страдание и смерть.

Альберти не мог долго оставаться на позиции пассивного созерцателя, отгородившегося от.мира романтической мечтой. В его поэзии все явственнее проступают черты активного отрицания, страстного неприятия действительности. Но разобраться в подлинных закономерностях окружающего его общества Альберти, склонный к индивидуалистическому анархическому бунтарству, в то время еще не мог, и отрицание действительности приводит его к неогонгоризму и сюрреализму.