В английской литературе носителями мироощущения «потерянного поколения» принято считать Р. Олдингтона («Смерть героя») и, в известной степени, О. Хаксли. Роман Олдингтона «Смерть героя», появившийся в 1929 году, в том же году, что и роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», несмотря на ряд очень существенных различий, тем не менее вызывает достаточно прямые ассоциации с ремарковским романом. Некоторые детали или авторские замечания наводят даже на мысль, что Олдингтон к моменту завершения работы над «Смертью героя» уже познакомился с текстом ремарковского романа - и словно бы вступил в диалог с Ремарком (так, описывая пребывание своего героя на фронте, Олдингтон не удерживается от замечания: «Поистине, на Западном фронте все оставалось без перемен»).

Но есть и иные параллели, которые едва ли можно объяснить влиянием ремарковского романа, но которые явно порождены определенной общностью художественной цели. Можно вспомнить «вступление» в ремарковский роман: «Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это только попытка рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал ее жертвой, даже если спасся от снарядов». «Вступление», данное Олдингтоном, несколько больше по своему объему, но и оно содержит в себе буквально «ремарковские» слова: «Эта книга, в сущности, - надгробный плач, слабая попытка создать памятник поколению, которое на многое надеялись, честно боролось и глубоко страдало».

Ремарковский Пауль Боймер, солдат разбитой немецкой армии, гибнет в самом конце войны, и это описывается нарочито спокойно - просто как закономерный и неизбежный финал. Олдингтоновский Джордж Уинтерборн, офицер английской армии, воевавший, следовательно, на стороне победителей, гибнет не просто в конце войны - а в самой последней в общем-то случайной перестрелке при обстоятельствах, позволяющих рассматривать эту гибель как замаскированное самоубийство. Только Олдингтон, в отличие от Ремарка, вообще не стал готовить читателя к конечному исходу судьбы своего героя - он начал свой роман с краткого сообщения о гибели некоего (для читателя пока еще именно некоего) капитана британской армии Джорджа Уинтерборна, а затем уже перешел к описанию судьбы этого человека - с рождения (и даже со времени, предшествовавшего его рождению) и до момента гибели (и даже до событий, последовавших за его гибелью). Роман имеет так называемую «круговую композицию» - он начинается и заканчивается сообщением о гибели героя, Джорджа Уинтерборна. Олдингтон идет, таким образом, по ремарковскому пути еще дальше, чем Ремарк,

-        он сразу отказывает своему читателю в праве с содроганием сердца следить за перипетиями

военной судьбы героя и надеяться на счастливый исход. Читатель знает: герой обречен, он

погибнет. Повествование подводит читателя к гибели героя как к закономерному финалу,

который уже не кажется страшным на фоне обесчеловечения героя войной. Трагический

парадокс: смерть превращается в избавление! Возможен ли более страшный приговор войне!

Свой роман Олдингтон охарактеризовал как «роман-джаз»: судьба героя, Джорджа


 




Уинтерборна, - это своего рода музыкальное произведение во всем многообразии

тональностей. И эта музыка словно бы обречена завершиться раздирающими душу аккордами последней части. Это словно бы запрограммировано каким-то незримым композитором. Идея какой-то роковой запрограммированности присутствует во всем - даже в фамилии героя.

Уинтерборн - рожденный зимой - словно бы уже само время рождения наложило на его

судьбу какое-то роковое проклятие. Если в ремарковском романе война предстает как зло автономное, самоценное, так что даже крушение в глазах ремарковских героев всей усвоенной ими прежде культуры связано лишь с самим фактом того, что они попали на войну, то Олдингтон, напротив, саму войну рассматривает лишь как закономерный итог, к которому шла вся Европа - и прежде всего «добрая старая Англия» - на протяжении многих лет. Война у Олдигтона - это лишь закономерное проявление той закрепившейся в «доброй старой Англии» системы ценностей, в рамках которой отдельный человек - ничто перед лицом великой имперской идеи. И потому действие олдингтоновского романа (в отличие от ремарковского) охватывает достаточно большой промежуток времени: Джорджа Уинтерборна стали ломать не с момента начала войны -       его стали ломать почти с рождения. Ломать - чтобы он соответствовал стандарту образцового «слуги Империи». Его ломают родители - их ужасает, что сын увлекся столь

неподходящим для «настоящего джентльмена» делом, как живопись но зато они с восторгом воспринимают кратковременное увлечение сына столь «джентльменским» занятием, как охота (которую Джордж вскоре возненавидел - после того, как ему пришлось свернуть шею раненой птице). Еще более жестоко его ломает школа - ибо Джордж с его рано пробудившейся индивидуальностью воспринимается школой как «педагогический брак». Ведь задача школы - «наштамповать» побольше «бравых парней» с менталитетом лейтенанта Ивенса, с которым

Джордж позже столкнется на фронте. (Это добрый малый - по-настоящему добрый малый, своего рода помолодевший лермонтовский Максим Максимыч в английском варианте! - который умел все сводить к простым схемам: «Англия всегда права»). Для этого в школе и «группа военного обучения» создана - «ведь это так важно - научиться убивать. В самом деле, не научившись убивать, вы никак не можете стать человеком, а тем более - джентльменом». Из слов директора во время торжественной речи Джордж, впрочем, узнает, для чего, собственно говоря, его (равно как и всех остальных учеников) обучают и воспитывают, к чему их готовят: «Не позже, чем через десять лет половина из вас умрет». Едва ли директор мог предвидеть, что впереди - первая мировая. «Но разве он знал, этот слепой пророк? Может быть, сам бог внушил этому величественному лицемеру такие слова?» И все же директор кое- что знал. Он знал, что его задача - подготовить людей к достойной смерти во имя интересов империи. Подготовить к смерти! Пока неизвестно, где. Может быть, на войне, может быть, в одной из многочисленных колоний. Позже отзвук этих слов Джордж услышит в речи некоего высокопоставленного военного уже во время первой мировой войны: «Вы - военное поколение. Вы рождены для того, чтобы сражаться в этой войне, ее нужно выиграть - и вы ее выиграете, это мы твердо решили. Что до каждого из вас в отдельности - не имеет ни малейшего значения, будете вы убиты или нет. Вероятнее всего, вас убьют, - во всяком случае, большинство. Советую заранее с этим примириться».

Эти слова вызывают страшные ассоциации - сразу вспоминаются человеческие жертвоприношения, которые люди в древности приносили незримым богам. А бесконечные войны, которые перекочевали из древности в просвещенный XX век, - что это, как не вариант человеческого жертвоприношения, только на этот раз земным богам: Империи, Государственному Интересу? И Олдингтон бросает проклятие «доброй старой Англии», приносящей в жертву своих собственных детей (конечно, человеческие жертвы приносили войне все страны-участницы, но Олдингтон видел, как это происходило именно в Англии, на его родине, и потому взял на себя право говорить только об Англии).

Сама же война предстает в романе Олдингтона как предельное проявление обезличивающей, обесчеловечивающей реальности. Большинство товарищей Джорджа удалось «сломать» еще в мирной жизни (а многих и ломать не приходилось) и сделать их образцовыми слугами Империи. Джордж был редким исключением - его сломать не удавалось, он жил именно своей жизнью. Но испытание войной стало столь непосильным грузом, что и Джордж начал ломаться - и опускаться медленно, но необратимо. «С ужасом видел он, как чахнет его разум. С чувством жгучего унижения он убеждался, что уже не способен, как бывало, мыслить сосредоточенно, глубоко, творчески». Вдруг он обнаружил, что ему непонятен смысл даже журнальных статей со сколько-нибудь серьезным содержанием, и теперь он завидует черной завистью самому себе в прошлом. И вот для него наступил миг прозрения: «Все, что было в нем необыкновенно и прекрасно, умерло. Душой он так же мертв, как если бы его уже схоронили на французской земле». Личность его убита, а физическая гибель настигла его чуть позже - как немного опоздавшая неизбежность.

Накануне гибели, побывав дома, Джордж уничтожил все следы своего прошлого, своего довоенного «Я»: незаконченные эскизы, и, главное, свой автопортрет. Зачем он нужен, этот бывший автопортрет, а ныне - потрет совершенно другого человека, почти уже забытого? Ведь Джордж уже превратился в классического «краснолицего Томми», каковым его хотели сделать еще в мирной жизни. Война отняла у Джорджа его неповторимую душу, и теперь Джордж с легким сердцем дарит этой войне свою утратившую смысл жизнь. Свершилось (вернее, завершилось) еще одно жертвоприношение - одно из многих. И эти жертвоприношения повисли на всем человечестве камнем проклятия. «Весь мир виновен в кровавом преступлении, весь мир несет на себе проклятие, подобно Оресту, и обезумел, и сам стремится к гибели, точно гонимый легионом Эвменид.
Мы должны как-то искупить свою вину, избавиться от проклятия, лежащего на тех, кто пролил кровь. Должны найти - где? как? - новую могущественную Афину Палладу, которая возвысила бы голос, оправдывая нас на новом Акрополе. Но пока мертвые отравляют нас и тех, кто идет за нами».