Произведения В. Ф. Одоевского занимают одну из ведущих позиций среди романтических сказок первой половины XIX столетия. Его сказки отличаются содержательностью и глубиной.
«Сказка о том, по какому случаю коллежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенью не удалось в светлое воскресенье поздравить своих начальников с праздником» и «Городок в табакерке» являются прекрасными образцами художественной романтической сказки.
Сказка «Городок в табакерке» — это сказка из новых времен или сказка о реальном. Фантастика произведения преимущественно сказочная, касающаяся волшебных предметов, необыкновенных приключений и превращений: «...с каждым их шагом, казалось, своды подымались, и наши мальчики всюду свободно проходили... Теперь тот первый свод, под который он (Миша) подошел, входя в дверцы, показался ему маленьким, как будто, пока они шли, свод опустился».

Основная часть сказки построена на сне Миши, и это, конечно же, не случайно. Для Одоевского, как и для всякого романтика, рассудок не является основным, абсолютным, единственно возможным средством познания окружающей действительности; гораздо более важны для него прозрение, интуиция, а потому в основу сказки ложится сон героя, который является символом истины и откровения.Впервые в своем произведении писатель с поразительной легкостью и доступностью разрешил вопрос механического существа — человека, заблудившегося в жизни, исказившего собственную шкалу жизненных ценностей, потерявшего свою изначальную природу и оттого связавшегося с бездушной конструкцией, машиной, выполняющей лишь то, для чего ее предназначили. Одоевский показывает итог такого существования: малейшее вмешательство извне нарушает гармонию, казалось бы, идеального мира: «...вдруг пружинка лопнула. Все умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко повисло, домики изломались...»

Автор показывает ребенку, как устроен мир, что его ждет в реальной жизни, когда он станет ее полноценной частью. Писатель говорит, что практически каждый человек в жизни стоит на своем месте в огромном механизме и только некоторые люди, которым посчастливилось в него не попасть, либо уничтожаются этой машиной, либо уничтожают ее, все зависит от того, насколько мал механизм и насколько велик человек.

Вспомним, с чего начинается сказка: отец Миши — некое третье лицо — подзывает его к табакерке. Игрушка мальчику нравится, и отец оставляет его наедине с ней, но предупреждает, чтобы он не трогал пружинку: устройство хрупкое, может сломаться, а для ребенка это будет потрясением. Отец хотел, чтобы Миша узнал, определил «пусть по своей детской шкале ценностей (кстати, самой беспристрастной), ту систему, тот механизм, в котором ему предстоит существовать; чтобы он оценил всю хрупкость жизненного устройства. В табакерке, как и в жизни, за сладкой и приятной музыкой скрывается монотонное, размеренное выполнение предписанной роли, не обязательно созидательной: «Нет, Миша, плохое нам житье... Хорошо наше черепаховое небо, хорошо и золотое солнышко и золотые деревья; но мы, бедные, мы насмотрелись на них вдоволь, и все это очень нам надоело...» Однако табакерка своим внешним великолепием поражает Мишу; кроме того, он любопытен, слишком неопытен, чтобы осознать всю ее внутреннюю нелепость, и потому хочет стать частицей этого механизма. Образ-символ сказки —табакерка, моделирующая реальную действительность, в которой поведение людей обусловлено, предопределено некими тайными силами, — в творческом воображении Одоевского превращается в пружинки и винтики. Зависимость людей от этих сил выражается в сказке в слаженности частей механизма: «Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, молоточки бы не стучали; кабы молоточки не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не было!»




 




Но подчинить себя бездушному механизму — значит потерять и свою душу. Имеет ли человек на это право? Одоевский-романтик отвечает отрицательно и наказывает Мишу: пружинка ломается.
Противопоставление «душа — бездушный механизм» лежит в основе и «Сказки о том, по какому случаю коллежскому советнику...» Течение дня чиновников уподоблено бесстрастному ходу маятника поворот влево — утро, вправо — вечер. Все идет своим чередом, канцелярским порядком, спокойно, безмятежно: «...он вставал в 8 часов; в 9 отправлялся в комиссию, где хладнокровно — не трогаясь ни сердцем, ни с места, не сердясь и не ломая головы понапрасну, — очищал нумера, подписывая отношения, помечая входящие».

Но не всегда хладнокровен наш герой, душу его порабощает страсть к карточной игре: «...минуты за бостоном были сильными минутами в жизни Ивана Богдановича; в эти минуты сосредотачивалась вся его душевная деятельность, быстрее бился пульс, кровь скорее обращалась в жилах, глаза горели, и весь он был в каком-то самозабвении».

В русской литературе мотив карт имеет сложный духовный смысл: это символ демонического. Потеря героем духовного начала связана с превращением его бездушное существо — карту. Вместе с героем двойками и тройками становятся чиновники, которые пренебрегли спасением своей души и накануне Светлого воскресенья, отдались адской игре: «Ах! что может сравниться с удовольствием играть в бостон в страстную субботу». Автор описывает зло, поработившее души героев, используя определения: «темные лучи», «черным пламенем».
Одоевский и в этом произведении прибегает к приему двоемирия: «Между тем короли завалились на креслах, тузы на диванах, валеты снимали со свечей, десятки, словно толстые откупщики гордо расхаживали по комнате, двойки и тройки почтительно прижимались к стенкам».
И в этой сказке тоже возникает мотив сна, но если для Миши сон — некое таинство, волшебное и чудесное знакомство с непознанным и столь притягательным, то для Ивана Богдановича и его подчиненных — рок, предопределенность судьбы, наказание за мертвость существования.
Таким образом, сказки Одоевского отличаются большой глубиной, широтой выражаемых идей, для них характерен философский подход.