Во второй половине 60-х годов выходит стихотворная книга «День России» Ярослава Смелякова, ставшая крупным событием в литературной жизни всех русских народов. В ней с наибольшим совершенством проявилось удивительное умение поэта говорить о самых повседневных явлениях нашей жизни с волнением, возвышенно, но не высокопарно, романтично, но без каких-либо красивостей, сохраняя разговорную интонацию. Эту книгу имел в виду прежде всего чешский критик В. С, когда писал 9 января 1973 года на страницах газеты «Руде право»: «Смеляков принадлежит к поэтам весьма сдержанным и умеренным в выборе поэтических средств. Он стремится к точности и лаконичности образа. Он противник какой-либо нарочитости, демонстративности и искусственности, ему чужды излияния чувств и риторика. Он лирик, но лирик весьма своеобразный. Его лирические стихи, как правило, имеют ярко выраженную тему, опирающуюся на внешний мир, на его реальные факты и события. Нередко их сюжетная основа приближается к жанру баллады.

Стремление к простоте и точности, оригинальность поэтического выражения, объективный взгляд на действительность, конечно, ни в коем случае не означают, что поэзия Смелякова звучит обыденно, приземленно, что ей не хватает фантазии или творческого взлета. В его стихах не случайные гости сказочные мотивы. Возникают они всегда в самых обычных ситуациях и в самых обычных местах. Точно так же, как романтическая возвышенность стиля и непринужденная разговорная интонация свободно, без всякого усилия взаимно пронизывают друг друга»

Наряду с стихотворениями «Простой человек», «Милые красавицы России» для подтверждения этой характеристики можно сослаться на «Песню», «Историю», «Русский язык», которые, конечно же, не забудутся.

Радугой поэм, сонетов, восьмистиший, четверостиший, надписей, эпиграмм засияла над страной поэзия Расула Гамзатова, удостоенного в 1963 году за стихотворную книгу «Высокие звезды» Ленинской премии. Кайсын Кулиев выпускает в свет одну за другой стихотворные книги «Мир дому твоему» и «Кизиловый отсвет», заканчивает работу над «Чегемской поэмой». «Повелитель Время» — озаглавливает свою новую остропублицистичную поэму-притчу Дания Кугультинов. «Седьмое небо» — называется лиро-эпическая поэма Василия Федорова. На переломе 60-х годов в неожиданном блеске развернулся стихотворческий, истинно народный талант Николая Рубцова. В полную силу .(.чзвучал ясный и твердый поэтический голос Сергея Викулова.

Провожая в последний путь Василия Федорова, Егор Исаев сказал на траурной панихиде 24 апреля 1984 года: «От нас уходит великий русский народный поэт, великий, и мы будем иметь время в этом убедиться». О том же говорил и Михаил Алексеев, подчеркнувший, что влияние творчества поэта будет расти и после его смерти, как то бывает со всеми великими. «После ухода А. Твардовского и Я. Смелякова это, может быть, самая большая потеря в нашей поэзии»,—писал Леонид Решетников. И это утверждение почти дословно совпало с мнением Владимира Цыбина: « Федоров для всех — его читателей, друзей и земляков по сердцу — был и остался главой того направления поэзии, истоки которой восходят к Некрасову и Твардовскому». Знаменательны слова, вынесенные в заголовки памятных статей, посвященных Василию Федорову: «Сын сибирской стороны», «Певец любви и красоты», «Суровый и красивый», «Поэт богатырской силы».

По собственному определению поэта, «марьевский и поступью и родом», родившийся в Кемерово, но выросший в сибирской деревне Марьевке, Василий Федоров, сравнительно поздно начав печататься в центральных газетах и журналах (кажется, в 1951 году), очень быстро пересек границы выдвинувшего его сибирского региона, а потом шагнул и дальше. Никого не «оттесняя», он с каждой новой поэмой становился все крупнее.
Одной цепи я вижу звенья, Сработанные не вчера: И мировые потрясенья, И горе одного двора,— мудро сказал он, с удивительной естественностью сопрягая повседневные радости и горести нашего народа с проблемами всемирного звучания, прозревая в повседневном общечеловеческое, писал ли стихотворение «Гамлет в совхозе» или поэму «Проданная Венера». И не самохвальство, а чувство великой ответственности и сознание своего долга продиктовали ему вот это признание:


 




Мое имя Василий,
И должна понимать,
Мое имя с Россией
Хорошо рифмовать.

Впервые я увидел поэта, когда он только что переехал в Москву. Высокий, стройный, с чуть тронутыми сединой висками, Василий Федоров притягивал к себе чисто русской красотой, стеснительностью, почти стыдливостью и неподдельным демократизмом. Любил я спорить с ним, поражаясь, как быстро поднимается он на вершины мировой культуры, как глубоко проникает в существо сложнейших проблем, тактично избегая ссылок на прочитанные книги, увиденные картины, прослушанные и проанализированные музыкальные произведения. Кроме емкости его мысли, об этом говорила его седина, с каждым годом, «до времени, до срока», все более ярким белым пламенем охватывавшая его голову, брови, что делало его похожим на Николая Тихонова, Александра Фадеева, Александра Довженко. Впрочем, и в творчестве этого поэта, самого крупного из данных до сих пор литературе Сибирью, немало внутренне глубоко созвучного твердости и нежности, суровости и поэтичности, чистоте и утренней свежести, присущих творчеству названных писателей. И еще — мудрая простота, афористичность, несмотря на нескрываемую философичность, порой заявляемую с первой строки, вот так:

Не удивляйся, что умрешь,
Дивись тому, что ты живешь.
Или вот так:
Мы — люди,
Нас легко обидеть.