Нельзя ответить на этот вопрос, расценивая «Сказание о море» только как пример проникновения «книжной романтики» в творчество Багрицкого, как попытку уйти от революционной действительности в фантастический мир. Первоначальная трактовка оперы Вагнера в стихотворении «Вагнер»  не требовала обращения к древнему эпосу. Оно написано как бы параллельно опере «Моряк-скиталец» и отражает впечатление от увертюры, насыщенной бурной романтикой. В такой атмосфере возникает музыкальный образ бури на море. В последней редакции «Сказания» Багрицкий полностью сохранил эту часть, исключив неудавшийся портрет Вагнера, дирижирующего оркестром, и непонятные после изменения общего замысла гротескные зарисовки музыкальных инструментов. Отклик на вагнеровскую увертюру стал вступлением к «Песне о море и небе», открывающим поэму в окончательной редакции:

    * Замедлено движение земли
    * Развернутыми нотными листами.
    * О, флейты, закипевшие вдали,
    * О, нежный ветр, гудящий под смычками!..
    * Прислушайся: в тревоге хоровой
    * Уже труба подъемлет глас державный.
    * То - вагнеровский двинулся прибой,
    * И восклицающий и своенравный…

Любопытно, что от психологического углубления образа Летучего Голландца Багрицкий отказался уже в своем «Вагнере». Уже там он пытается, однако еще не проявляя самостоятельности, создать образ летящего в зрительном зале корабля:

    * И, разодрав студеные плеса,
    * Раздвинув лес под полумраком серым,
    * Крепясь, выкатывая паруса,
    * Голландец пролетает над партером


 






В этом была внешняя театральность. Когда же появились «Песня о море и небе», «Песня о матросах» и первые пять строф «Песни о розе и судне», они еще дальше увели поэта от вагнеровской трактовки, придали действию эпический характер и выдвинули на первый план тему тружеников моря. Среди грубых и мужественных древних воинов капитан таинственного корабля выступает не столько проклятым роком скитальцем, сколько выразителем народной мудрости и силы.

Нежная мелодия флейты (тема Сонты в опере Вагнера) после вступления ни разу не упоминается в «Сказании»; любовная коллизия Багрицкому здесь не нужна, так как он решает тому Летучего Голландца не в духе литературной традиции, а в духе народной легенды, которую, как свидетельствуют биографы Вагнера, «матросы… рассказали ему (Вагнеру) на своем первобытном языке». Вполне понятно, что в «Сказании» Багрицкого отсутствует зловещая тема проклятия: явившись в трактир, куда, «спокойной важностью сияя», сошлись старые рыбаки, в ответ па попытку прогнать «отверженного» капитан бросает па грубо обтесанный стол «розу жаркую», живую розу - символ радости и красоты в античной и особенно в романтической литературе средних веков, в любимых Багрицким сказках Шахразады. Автор наделяет розу волшебной силой. Она способна открывать невиданную красоту морских, глубин, сказочный город, похожий на птицу, которая тянется к морю, плывущие над ним облака и созвездия. Но в то же время резким противоречием «легкому» и «ласковому» аромату розы, ее чарующей силе выступают черты грубой окаменелости в облике капитана и его матросов. Здесь нет кроваво-красных парусов и других устрашающих примет декадентства. Но в 1922 году Багрицкий еще не отделяет эпическую тему моря и древних, воинов - героев народных сказаний от легендарно-романтического изображения пиратов. Спутники Голландца под пиратским флагом сближаются с обитателями Валгаллы (мифического дворца, где души убитых справляют вечный пир):

    * Прыгай, судно!..
    * Видишь - над тобою
    * Тучи разверзаются, и в небе
    * Топот, визг, сияние и грохот…
    * Воют воины.
    * На жарких шлемах
    * Крылья раскрываются и хлещут,
    * Звякают щиты, в ножнах широких
    * Движутся мечи, и вверх воздеты
    * Пламенные копья…