В первом действии Арбенин, сам того не ведая, предсказывает князю Звездичу, что того назовут подлецом: «И не краснеть, когда вам скажут явно: «Подлец!» Во втором действии Арбенин уже обвиняет князя: «Вы шулер и подлец». Перед этим он рассказывает Звездичу анекдот, центральным моментом которого был отказ от дуэли. Однако нарушение светских приличий подготовлено в первом действии, когда Маска отказалась драться с Арбениным и напророчила ему: «Прощайте же, но берегитесь. Несчастье с вами будет в эту ночь». Роль предсказателя исполняет и Шприх: «Смеешься надо мной... так будешь сам в рогах». Арбенин угадывает последующий приход к Звездичу баронессы Штраль. Наконец, герой предсказывает судьбу Нины. Каждый персонаж выступает пророком в отношении другого. Пока мысль персонажей кружится в логике светских отношений, они не заблуждаются, но им доступна лишь отгадка внешнего поведения друг друга. Что Же касается внутренних побуя;дений, то герои глубоко и трагически ошибаются в них: Арбенин заблуждается в князе Звездиче, Нине и баронессе Штраль, Шприх иКа-зарин — в Арбенине, баронесса Штраль — в Звездиче. Фактически невиновный становится формально виновным. Переплетение предсказаний и заблуждений символизирует иррациональность мира и законов судьбы, роль которой доверена Неизвестному и олицетворена в этой условно-романтической фигуре.

Месть Неизвестного — месть судьбы, ее жестокая, палаческая рука. В этом смысле Неизвестный — двойник Арбенина, плоть от плоти того общества, которое презирал Арбенин и которое в конце концов погубило его. Но личная месть Неизвестного переплелась с объективной закономерностью. Неизвестный действует теми же подлыми методами, какими расправляется с людьми и светское общество. У него те же нравственные нормы, но он избран судьбой в палачи над преступным героем. Казнит Арбенина, в сущности, не Неизвестный — с ним герой готов расправиться и выдержать битву, поскольку правила игры известны Арбенину не хуже, чем Неизвестному. Героя казнит Правда, заранее исключенная из нравственных норм светской черни и ставшая неотразимым оружием Неизвестного. Правда не могла быть предугадана Арбениным и несовместима с ложными понятиями героя. Правда выше его разумения. Ум Арбенина изощрен в борьбе с ложью, но бессилен против Правды, которая превращает демонического героя в преступника. Сумасшествие Арбенина проливает свет на безумие всего светского общества, где истина выступает непостижимой, иррациональной тайной. Ложь разрушила счастье Арбенина, но не сокрушила его. Правда уничтожила Арбенина как мыслящую личность. Но одновременно центр тяжести в драме, как заметил Д. Е. Максимов, перемещается с вины Арбенина на виновность окружавшей его среды. Заблуждение Арбенина не только его вина, но и его беда.




 






Личная трагедия Арбенина становится трагедией всего общества, основанного на ложных основаниях, исключающих истину из понятий, привычек, быта, из сферы людских отношений. Сумасшествие Арбенина как бы очищает его от лжи, и последние слова героя — «Я говорил тебе, что ты жесток!»— обращены к себе, к богу, создавшему бесчеловечный мир, к обществу, которое играет людскими жизнями и всюду сеет смерть, к Неизвестному, олицетворяющему судьбу. В помутневшем сознании Арбенина сопряжены и личная вина, и независимая от него сила обстоятельств. Трагедия героя объяснена совершенным им нравственным преступлением, но одновременно с героя снимается единоличная вина, Арбенин с полным основанием говорит Неизвестному: «Вот что я вам открою:! не я ее убийца». К концу драмы Лермонтов усиливает объ-\ ективную обусловленность трагедии Арбенина. В «Маскараде» этот момент подготовлен как изнутри — нравственное крушение Арбенина от сознания совершенного им преступления, так и извне — фигурой Неизвестного. Несмотря на условную форму зависимости Арбенина от судьбы, гораздо более тщательно разработанную во внутреннем плане, внешняя обусловленность трагедии героя от обстоятельств необычайно важна. Лермонтов ставит предел личному произволу демонического героя, но природа зависимости Арбенина от среды не исследуется художественно. Эта задача остается за рамками романтической драмы и романтизма в целом, хотя в поэмах, написанных после «Маскарада», она, как помним, отчасти поставлена.

В дальнейшем углубление социальной детерминированности человека в художественном творчестве Лермонтова происходит в прозе, прежде всего в романе «Герой нашего времени».