А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
Общественно политическая жизнь Чернигова 1905 года - сочинение


Бурная общественно-политическая жизнь начала XX ст., реальная действительность были источниками новеллистики М.Коцюбинского тех времен. Революционные события 1905 – 1906 годов, словно гром с ясного неба, упали на сонный и тихий губернский город Чернигов, на такой себе винниченкивский "Сон – город", расшевелили и сделали ярче его "бесцветную городскую тошноту". С тех пор М.Коцюбинский все чаще обращается к жизни Чернигова, его общественно-политическим явлениям и фигурам, как к предмету художественного изображения, реализации авторского воображения. Такие произведения писателя, как "Смех", "Он идет!", "Неизвестный", "Persona grata", "Intermezzo", "Кони не виновны", "Подарок на именины" увековечили бурные революционные события, которые происходили в Чернигове, среди которых самыми примечательными были черносотенный погром, который состоялся в конце октября в 1905 г., и покушение, на губернатора Хвостовая в начале января в 1906 г.

Новелла писателя "Он идет!" является ярким отпечатком, художественно творческой трансформацией того одного из самых трагичных революционных событий – черносотенного погрома. Точную дату этого события фиксирует одна из киевских газет – "Киевское слово" – в статье "Черниговские "отцы" и народная милиция": "Кровавые дни 17 – 18 октября в Чернигове, дикое, жестокое избиение мирных граждан и полицией, и войсками, а затем ужасный еврейский погром

23 октября при явном содействии полиции, войск и открытом попустительстве высшей административной власти, выдвинули на первую очередь вопрос о народной милиции и охране города" [2, 17 ноября]. Чернигов, по свидетельству этой же газеты, превратился в арену кровавых событий, которые писатель, творчески переосмыслив, изобразил в новеллах "Он идет!" и "Смех": "Над огородом повисла черная туча насилия, произвола, грабежа и убийств. Обыватели, – не говоря уже о евреях, с опаской выходили на улицу, никто не был уверен за свою "неприкосновенность" и даже за саму жизнь. Лишь черниговским отцам города, видимо, жилось спокойно. Они сидели спокойно по своим теплым углам и наслаждались "семейным очагом", их не били казаки нагайками, не избивали солдаты ружейными прикладами, не истязала полиция, не убивали, не томили по тюрьмам, не разбивали их магазины, не грабили" [2, 17 ноября].

Стоит отметить, что киевские газеты тех времен, прежде всего "Киевское слово" и "Киевлянин", очень много внимания уделяли еврейскому вопросу по всей Русской империи, и в частности – в Чернигове и селах и городках Черниговской губернии (Козел, Алтиновка). Да "Киевское слово" дает жесткую оценку, гневную и экспрессивную, антиеврейским погромам, обвиняет власть в их возникновении. В статье "Врач, исцелись сам" газета разоблачает фальшивость и лицемерие заявлений представителей власти о непричастности к погрому: "Наблюдается обычное, возмущающее душу зрелище. Пронеслась волна антиеврейских беспорядков, и лица начинают высказывать сожаления в адрес невинных жертв, проливать слезы сочувствия, убеждать население, что интересы всех граждан им одинаково дороги... Но эти уверения звучат фальшиво и неубедительно. Глаголют уста, а в сердце пустота, лицемерные соболезнования, крокодиловы слезы!"
[2, 1 ноября].

В корреспонденции из Алтиновки Черниговской губернии, вмещенной в рубрике „Провинция", также идет речь о властных институциях, которые спровоцировали погром: „Еврейские погромы устраивают представители старых порядков, среди которых видное место и главное участие в устройстве погромов принадлежит полиции, которой выгодны эти старые порядки, которые хотят задержать освободительное движение, натравливая одну национальность на другую, распространяя с этой целью совершенно ложные слухи и выставляя перед обществом в искаженном виде все освободительное движение. Не евреи виноваты в наших несчастьях; в нашем горе и нужде, а правительство, установившее такие порядки, при которых бедному человеку приходится пропадать. Выгодные для правительства порядки оный старается сохранить, организуя при помощи полиции черные сотни, производя погромы" [2, 7 ноября].

Материал для своих произведений писатель черпал не только по газетам, хотя и они ему помогали, а прежде всего – из самой жизни, из созерцания бурной действительности. Новелла „Он идет!" написанная в 1906 г., чуть больше, чем через полгода, после черниговского погрома, является живым, непосредственным отзывом писателя, который в те опасные времена не оставался дома, прячась от агрессивной, жестокой человеческой толпы, а наоборот – шел на улицы, чтобы стать свидетелем этих кровавых явлений революционной действительности, зафиксировать мельчайшие детали погрома, чтобы потом переплавить этот реальный материал в оконченное литературное произведение. Иначе жить писатель не мог. В этом смысл и суть его жизни – наблюдать за переменчивой действительностью, за событиями (общественно-политическими, историческими, художественно-культурными), которые с калейдоскопической скоростью сменяют друг друга.

М.Коцюбинский стремился всегда быть если не в центре того событийного жизненного потока, его активным участником, то – очень внимательным, заинтересованным и пристальным наблюдателем явлений реальной действительности, которые дали толчок к написанию произведений на революционную тематику. Писатель всегда имел с собой записную книжку, в которую записывал все увиденное и услышанное, что возбуждало его творческое воображение. Дочь писателя свидетельствовала об этой его особенности глубинно фиксировать все изнутри, обращаясь к новелле "Он идет!": "Эти страшные события (черносотенный погром. – Я.Я.) отобразил Коцюбинский в произведении "Он идет!" Писатель использовал в этом очерке то, что сам пережил в эти страшные часы, потому что, несмотря на уговоры семьи, не мог сидеть дома. Его тянуло на улицы, полные опасности" [3, 143].

В произведении автор детально изображает эволюцию погрома – от его зарождения до непосредственного бурного проявления, от многолюдных еврейских собраний на площади, разговоров о будущем погроме, от тайных совещаний "в дому старого шохата Абрума" [1, 248] до самого факта жестокого действа, от начала погрома и до его эмоционального апогея, от пророчеств слепой еврейской ясновидящей Эстерки и до непосредственного осуществления ее предсказаний.. Поэтому М.Коцюбинский изображает это реальное историческое событие в развитии, прежде всего – психологически экспрессивном, черпая из источников настоящей жизни, реальной действительности. Да, слухи о погроме, который должен был состояться вслед за церковной процессией, в день христианского праздника, после молебна в честь царя, ширились по всей округе и волновали не только евреев, но и украинскую сознательную интеллигенцию. Дочь писателя Ирина отмечала: „Семья Коцюбинского не стоит в стороне от этих событий. Родители собирают среди сотрудников статбюро деньги для дружин самозащиты. Вера Устимовна вместе с прогрессивными деятелями Черниговщины принимает участие в заседании, которое состоялось в 20-х числах октября в 1905 г. на квартире Туровского в канун погрома. На защиту еврейского населения была вызвана крестьянская дружина из села Локнистого" [3, 142]. Однако в произведении об этой активной оппозиции общественно-политических деятелей, интеллигенции, местной власти автор не пишет, он показывает погром изнутри, из глубины, глазами еврейского люда, тех, кто пострадал от агрессии черносотенцев.

И.Л.Шраг, известный адвокат, земский гласный, член городской управы, председатель украинской фракции, в 1-й Государственной Думе России, который искренне болел за права и свободу черниговцев, независимо от их национальных, этнических признаков, был в самом водовороте тех бурных исторических событий. В „Автобиографии" он очень детально записывает все важные историко-политические события Чернигова. В частности, пишет И.Шраг и о ходе черносотенного погрома, активным противником которого он был, стоял около истоков антипогромного протеста. Вот как он вспоминал о взволнованности черниговской интеллигенции в канун погромов: "Начались митинги: в зале думы, в ремесленной школе, в театре, были митинги социал-демократов, социалистов-революционеров, представителей разных течений и направлений; почти ежедневно происходили "митинги". Но не долгим было их существование. Появились слухи, что со дня на день будут громить евреев; говорили (это была правда), что полиция приглашала в определенный день крестьян быть в городе; наступили грустные времена. Начали собираться на частных совещания представители земства, города, представители более старой интеллигенции, врачи, адвокаты; обсуждали, что и как делать по поводу погрома, что вот-вот должен состояться; обращались к губернатору, но тот заверил, что погрома не будет..." [4, 133]. Эту неуверенность М.Коцюбинский внимательно, проницательно фиксирует в произведении: "Хуже всего было то, что никто наверно не знал, отменят ли процессию с образом спаса, которая должна была состояться завтра на церковной службе" [1, 247].




 
Автор глубоко погружается в мир предчувствий еврейского общества перед приближением будущей беды, изображает все ее страхи, эмоции, волнения: "Про сие (будущий погром. – Я.Я.) с тревогой говорили в местечке и лавочники, забыв за покупателей, оставляли свои магазины на Божью ласку, а сами собирались кучками на площади среди местечка. Здесь замедленными, таинственными голосами, тревожно оглядываясь вокруг, пересказывали одни второму о каких-то неуверенных чужих людях, что появились недавно в местечке, о черносотенных господах и о том, что более богатые купцы, еще давно начали убегать из местечка со своими женами и детьми" [1, 247]. Предчувствие беды завершилось его воплощением в жизнь, осуществились все наихудшие ужасающие предсказания-подозрения – погром состоялся. Вот как пишет о начале погрома И.Л.Шраг: "Наконец, сам губернатор (Хвостов) обустроил погром; в октябре, не помню какого дня, кажется 24 или 25 ("Киевское слово", как уже было выше сказано, свидетельствует о 23), у губернатора было совещание разного "начальства" по поводу того, как предотвратить "нарушение порядка", и вот именно тогда пришла к губернатору толпа, из самого состава которой было видно, что от нее ожидать. Она просила губернатора идти вместе с ними на Соборную площадь и там отправить молебен за царя. "Начальство" пригодилось, и по улицам Чернигова потянулась процессия: спереди какой-то хулиган нес царский портрет; за ним губернатор и другое "начальство", дальше всякие черносотенцы, босяки, хулиганы; на конце отдел солдат с ружьями. Как только процессия вошла в главные улицы, затрещали оконные стекла в еврейских домах и магазинах; процессию это не остановило, она дошла до собора и начала править молебен, а в городе начался уже настоящий погром" [4, 133-134]. Начало погрома и его последующее развитие (И.Шраг об этом не вспоминает) очень выразительно, детально и ярко описано в воспоминаниях свидетеля тех событий – общественно-политического деятеля М.Ковалевского "При источниках борьбы". Будучи на то время гимназистом, он наблюдал антисемитский погром из окон дворянского пансиона: "А это было так... Где-то около часов 11 увидели на Соборной площади, на которой стоял наш пансион, толпу людей душ 300, которые махали руками и что-то кричали. Верховодил этой толпой известный в Чернигове черносотенец грек Александров... Он с несколькими людьми вышел со священником и дьяком, неся аналой. Потом поставили аналой перед собором на площади и священник отслужил молебен, после того Александров произнес патриотическую речь. После молебна священник вернулся в собор, а толпа начала кричать: – "Бей жидов!". Как раз под эту волну недалеко площади проезжал извозчик-жид. Толпа ринулась на него и начала бить. Это был сигнал к погрому жидов в Чернигове. Толпа врывалась в жидовские помещения, била перепуганных жидов, выбивала окна и уничтожала все, что попадало под руки" [5, 68]. Эту процессию в честь христианского праздника, под которой маскировался ужасный разрушительный погром, сокрушительная агрессивная черносотенная сила, писатель изображает в новелле с выразительной гневливо саркастической расцветкой: "То шла процессия. Тысячи ног вытаптывали землю, тысячи тел колыхали воздух, грубили, нечеловеческими голосами ревели толстые попы, как из бочки, а длинные косы их, развеянные на ветру, трепались по плотным золотым ризам. Высоко над ними хмурилось почерневшее лицо убогого спаса, что едва вытыкалось из кованых богатых риз, тяжелых и неудобных. И играли славу звоны, и пели ее от полного брюха грубые попы" [1, 255]. Начало погрома М.Коцюбинский интерпретирует по-своему, художественно трансформирует реальные исторические факты. Он показывает погром глазами шохата Абрума: "То среди тишины упали на голову звоны и побежали по городу с выскакиванием и хохотали. От площади что-то топотало и слышался крик: "Уже идет!... уже идет!..". Может, там драка, может, там кровь... Он ничего не знал. Может, там режут, грабят... Он только понимал, что все вокруг него зашевелилось и какая-то сила вдруг ухватила его, что его со всех сторон толкают, что ему трудно дышат, что он бежит и слышит вокруг сильный топот ног, и слышит в груди, как скачет сердце" [1, 254]. Абрум искренне болеет за свой народ, он "не может быть свидетелем народного горя", потому что чрезвычайно сильно чувствует "тот крик отчаяния, что глубоко таился в сердце его народа, боясь даже вырваться оттуда" [1, 253]. Но, когда наконец произошел погром, он, как и большинство евреев, убегает из города. Осталась лишь слепая Эстерка "которую забыли взять с собою" [1, 254]. В словах ее, преисполненных ужасающей грозности, воплощается вся глубокая трагедия ее народа: „... Он идет!.. Он идет!.." [1, 255]. И.Коцюбинская отмечала: „Несмотря на принятые меры, погром взорвался. Звонили звоны, языки пламени. Темная тревога, беспокойство, окутывали город. По ночам на улицах слышался чей-то отчаянный вскрик, буханье тяжелых сапогов. Ветер крутил в воздухе перья из разорванных подушек. Погромщиками было забито и ранено нескольких человек, в том числе сын Туровского" [3, 143]. В воспоминаниях об отце дочь писателя пишет и об активной подготовке еврейской молодежи, как и всех сознательных общественно-политических деятелей Чернигова, к противостоянию черносотенному погрому: "Прогрессивные круги черниговщины, в частности молодежь, старательно готовили свои силы к борьбе с этими хулиганскими выхватываниями темных сил реакции. Собирали средства на приобретение оружия для кружков самозащиты. "Еврейская молодежь в послеобеденное время на лодках переезжает через реку Десну и в урочищах Полковница и Гармашня проводит упражнения по стрельбе из револьверов...", – читаем в жандармских донесениях" [3, 142]. Об этом идет речь и в новелле – извозчик Йосель свидетельствует: "Молодежь решила обороняться, решила, что она будет стрелять – и – вытянул перед собой кнут, как револьвер, – ужас сомкнул всем уста, и белые бороды, словно завяли, упали на груди" [1, 248]. Ход и окончание погрома Коцюбинский не изображает. И.Л.Шраг также не описывает детали черносотенного побоища, отмечая: „Картину погрома и условия его незачем напоминать: они повсюду были одинаковы и хорошо известны" [4, 134]. И.Шраг считал, что „погромы делались с участием, а временами по инициативе и по приказу правительства" [4, 135] (на этом акцентирует, как уже было сказано, и газета „Киевское слово"). Вот как он описывает завершение погрома: "Прежде всего, я поехал к городской управе, думая, что там что-то делают, но там я никого не нашел. Возмущенный всем, что видел и что слышал, я поехал на телеграф и отослал телеграмму Витте, приблизительно такого содержания: "Губернатор ходит по городу и служит молебны, в городе полный погром, необходимы экстренные меры" [4, 134]. И.Л.Шраг достиг цели: "Благодаря ли телеграммам, чему-то ли другому, город был отдан "в ведение военного начальства", поставлены были повсюду солдаты, и без всякого сверхобихода погром остановился" [4, 134]. Чтобы ярче отобразить ментальность еврейского народа, его культуру, этнические признаки и особенности, М.Коцюбинский "расспрашивал приятеля, врача Андрея Марковича Утевского, спрашивал названия праздников, обрядов, интересовался бытом еврейского народа" [3, 143]. Последствия соответствующих консультаций оказались в новелле "Он идет!", в частности, и на лексическом уровне ("рош гашана", "шохат", "мезуза"). В целом в новелле изображена психология и экспрессия погрома, который только начался, и очень ярко, детально изображено, как действо христианского праздника поразительно контрастно превращается в ужасную руину, как под Божественным благословением, церковными уставами святости черносотенцы, местная власть пытались прикрыть и скрыть свою антирелигиозность, антинравственность и антигуманность.





Ну а если Вы все-таки не нашли своё сочинение, воспользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 20 тысяч сочинений

Сохранить сочинение:

Сочинение по вашей теме Общественно политическая жизнь Чернигова 1905 года. Поищите еще с сайта похожие.

Сочинения > Другие сочинения по русской литературе > Общественно политическая жизнь Чернигова 1905 года
Другие сочинения по русской литературе

Другие сочинения по русской литературе


Сочинение на тему Общественно политическая жизнь Чернигова 1905 года, Другие сочинения по русской литературе