Проблема катарсиса в русской эстетике, литературоведении и искусствоведении затронута сравнительно слабо, хотя у нас и существует ряд специальных статей и высказываний на эту тему. И само слово «катарсис» нередко появляется в рабртах общего и частного характера, главным образом в работах эстетиков и психологов. Почти во всех случаях проблема катарсиса у нас и в обширнейшей зарубежной литературе на эту тему до последних десятилетий развертывалась в связи с толкованием знаменитого высказывания о нем в «Поэтике» Аристотеля и связывалась преимущественно с теорией трагедии. Общие сведения об этих толкованиях и краткая библиография вопроса сообщались в русских изданиях «Поэтики». Большое внимание проблеме катарсиса уделил Вячеслав Иванов в книге «Дионис и прадионисейство» (Баку, 1923). К вопросу о катарсисе неоднократ-но возвращался в своих работах по истории античной эстетики А. Ф. Лосев. В 1930 году была опубликована статья о катарсисе А. А. Грушка. Широкая информация о различных концепциях катарсиса в западноевропейской литературе содержится в работах по истории драмы А. К. Дживелегова и А. А. Аникста. Особняком стоят рассуждения о катарсическом очищении в художественной литературе Л. С. Выготского, который пришел к выводу, что сущность всякого искусства заключается в катарсисе.


За последние годы проблема катарсиса ставилась у нас, как уже было отмечено, главным образом в статьях советских психологов, но отчасти и исследователей других специальностей. Вероятно, пришло время поставить эту проблему шире, чем до сих мор, и в нашем литературоведении.

В нашей филологии категория катарсиса еще не вошла в широкий обиход, существуют противники этой категории, молчаливое отрицание смысла ее применения к искусству нашего времени и просто бездумное и упорное ее игнорирование. Кстати сказать, скептическое отношение к понятию катарсиса высказывалось и прежде, например знаменитым французским критиком Сент-Эвремонтом — в XVII веке и Ж.-Ж. Руссо — в XVIII. В сущности, содержание понятия катарсиса определить не менее трудно, чем такие универсальные основополагающие категории в искусстве, как поэтичность, красота, лиризм. Вне этих категорий наш духовно-эстетический мир не мог бы существовать, но они упорно сопротивляются логическим дефинициям и мыслятся нами стихийно, в феноменологическом осмыслении или с помощью вероятностных гипотез, или догматически, или, наконец, входят в наше сознание как некие реальные и эстетическом опыте, «о интеллектуально непросветленные представления (едва ли не мифы).
Огромная многоязычная и многовековая литература о катарсисе, возникшая в эпоху Возрождения, как известно, была посвящена толкованию этого термина, загадочно прозвучавшего в общеизвестной фразе «Поэтики» Аристотеля. Фраза эта (и высказывания на ту же тему Платона) дала могучий импульс к попыткам ее объяснения, но смысл, который вкладывал в нее Аристотель, остался до сих пор неясным, только смутно мерцающим. (Существует вполне вероятное предположение, что Аристотель развил свою мысль в не дошедшем до пас тексте.) Толкователи ее пытались опереться не только на «Поэтику» Аристотеля, но, конечно, и на его «Политику», и его «Метафизику», и на античную литературу в целом, но в своих объяснениях так и не «ашли общего языка.

 




Парадоксальный смысл этого явления заключается в том, что непроясненность суждения Аристотеля о катарсисе сыграла в истории культуры не столько отрицательную, сколько положительную роль. Она устраняла в этом вопросе возможность догматических ссылок на Аристотеля, канонизации его мысли. Получилось так, что комментаторы Аристотеля, толкуя его высказывание о катарсисе, в сущности, развивали свои собственные соображения на эту тему и создавали свои собственные концепции «очищения». И в этих концепциях аристотелевская мысль о катарсисе ширилась, углублялась, ветвилась, применяясь к мировоззрению и жизни последующих поколений, и в общем процессе истолкования бесспорно обогащалась. Это был путь в конечном счете прогрессивного познавательного движения. Он постепенно уводил за рамки традиционных толкований Аристотеля, а может быть, в какой-то мере и сближал с непроявленной сутью его суждений о катарсисе, богатых потенциальными возможностями развития.

Таким образом, прибегая к самым широким обобщениям, можно говорить о двух основных стадиях в понимании катарсиса (конечно, они, то есть прежде всего — вторая, характеризуются своей собственной сложной многоэтапной эволюцией). Ранняя стадия, античная, представлена Аристотелем, Платоном, дошедшими до нас высказываниями пифагорейцев, Гераклита, Гиппократа, Горгия, римских авторов. Их суждения не развернуты, фрагментарны, но в целом устремлены к синтетическому осмыслению явления катарсиса, которое наблюдалось ими в трагедии и отчасти в других жанрах искусства слова, в музыке, в культах, в медицине и в жизни вообще. Вторая стадия реализуется в литературе, нового времени, в бесчисленных толкованиях античных высказываний о катарсисе и выраставших из них или только связанных с ними самостоятельных построениях. Здесь преобладает процесс дифференциации, аспектнон разработки, обособления и противопоставления мнений — во всем положительном и отрицательном значении этого разделения.

В пестрой и разноречивой массе этих толкований, иногда тесно сближающихся друг с другом, принято выделять несколько направлений. К ним относится этиче-ское толкование, наиболее влиятельным выразителем которого являлся Лессинг, эстетический подход (Ф. Шиллер, Эд. Целлер, у нас — Л. С. Выготский), различные инды психобиологических интерпретаций (весьма популярная в свое время так называемая «медицинская теория» Бернайса; высказывания 3. Фрейда), многие версии понимания катарсиса как эстетического преодоления эгоцентрических аффектов, как приобщения к единству мировой жизни, как познания истины или общезначимых законов справедливости (сюда — и толкования религиозного характера).

Думается, у нас нет оснований к тому, чтобы быть уверенными в адекватности той или другой из этих интерпретаций подлинной мысли Аристотеля во всем объеме, тем более что, как уже было сказано, его текст с расширенным объяснением понятия катарсиса, по-видимому, до нас не дошел. Можно предполагать, что каждое или очень многие из существующих толкований в их рациональной основе так или иначе отражают одну из смысловых граней или потенциальное значение широчайшей по своей емкости и вместе с тем не разъясненной самим Аристотелем формулы катарсиса, а все вместе, возможно, приближаются к определению ее общего смысла.

Но и независимо от вопроса о реальном совпадении этих толкований с мыслью Аристотеля мы вправе считать, что их совокупность, отражая размышления многих ученых, выразителей различных мировоззрений, наций и эпох начиная с итальянского XVI века, имеет большое значение. Все они вместе представляют собой своего рода коллективный труд, разрабатывающий содержание многогранной, как бы ускользающей от анализа, но бесспорно реальной категории катарсиса, которая неотъемлема от искусства и которая, конечно, существо палацы если бы «Поэтики» Аристотеля и вовсе не было. Но если все же идти от Аристотеля, можно утверждать, что жизнь его формулы катарсиса и близких к ней его высказываний в истории культуры протекала в процессе се расшифровки, расширения и обогащения новыми интерпретациями и аспектами.