Давид Самойлов - поэт, чрезвычайно остро реагировавший на любые внешние события. Медленно накапливались жизненные наблюдения и диктовали смену мироощущения, а вслед за тем претерпевала изменения и его поэтика, через звук, слово, метрику и другие элементы стиха запечатлевая эволюцию внутренней жизни человека. Критики, рассматривавшие творческую биографию поэта, заметили эту склонность к духовному усложнению и выделяли в его творчестве периоды-”перевалы”, пользуясь при этом метким самойловским словом.  Давид Самуилович Самойлов (Кауфман) появился на свет 1 июня 1920 г. в Москве. Его мать работала переводчицей, отец - врачом. После войны сын в память об отце возьмет в качестве псевдонима фамилию Самойлов.

Первое стихотворение Давид Самойлов написал в шесть лет. Он сам отмечал позднее, что в детстве ему нравилось говорить кратко и складно, поэтому уже тогда ему доставляло удовольствие перекладывать в стихи некоторые понравившиеся рассказы, эпизоды истории. К старшим классам школы Давид Самойлов уже был хорошо знаком с большой поэзией - стихами Блока, Маяковского, Хлебникова, Цветаевой, Ахматовой, Ходасевича, Гумилева, Бальмонта, Северянина, Белого. Многим из них он пытался подражать, а однотомник Пастернака знал наизусть. Таким образом, выбор дальнейшего пути определился сам собой: в 1938 г. Давид Самойлов поступил в Московский институт философии, литературы и искусства (МИФЛИ), где оказался в компании единомышленников.

По признанию самого поэта, в МИФЛИ ему “повезло в товарищах и учителях”. Наставниками молодых ифлийцев были Илья Сельвинский, Владимир Луговской, Павел Антокольский - видные представители уже сложившейся к тому времени официальной поэзии. Друзьями и соучениками Самойлова стали Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий. Их сблизило, как скажет позднее Самойлов, кипучее желание “стать следующим поколением советской поэзии, очередным отрядом политической поэзии”. Семинары Сельвинского приобщали студентов МИФЛИ к естественному для того времени взгляду на поэзию как на инструмент политической агитации, как на рифмованное продолжение газетной риторики, подчиненной целям нового общественного порядка. Самоуверенность “новой” поэзии доходила до того, что она готова была отрицать все и вся. Сам Сельвинский в 1935 г. публично отрекался от великой поэзии предшественников: “Необходимо было пересмотреть весь арсенал поэтических средств. Увы - во многом он оказался музеем! С такими размерами, как ямб, хорей, с такими рифмами, как “кровь - любовь”, с такими формами, как триолет, сонет, рондо и другие, нечего было думать о создании могучей поэзии революции”. Как бывший конструктивист он особое внимание уделял стихотворной форме, считая, что только лабораторная работа над каждым элементом текста способствует совершенствованию содержательной стороны. Для молодых поэтов подобная школа не прошла даром. “Мы учились бережно относиться к стиху”, - скажет об этих занятиях Давид Самойлов в автобиографической прозе “Памятные записки” (1995).  Давид Самойлов и многие другие ифлийцы стали участниками войны: П. Коган и М. Кульчицкий погибли, а он, несмотря на тяжелое ранение в руку, прошел фронтовые дороги до конца и встретил Победу на подступах к Берлину.

Для Самойлова период военных и послевоенных лет проходит под знаком ускоренного становления личности. На войне все бывшие  ифлийцы получили возможность отрешиться от книжного пафоса революционной романтики и в реальности ощутить глубокие внутренние переживания. Давид Самойлов считал, что уже в силу обстоятельств человек на войне ориентирован на возвышенное: он руководствуется высшими понятиями - долгом, бесстрашием, достоинством, патриотизмом. Позднее он вспоминал: “Когда вернулся с фронта, моим человеческим опытом была целая война, это ускоряет развитие лет на двадцать, наверное, а опыт поэтический оставался прежним. Эти два опыта не совпадали”.  В углублении поэтического опыта Самойлову помогли переводы, ставшие его основным занятием в первое послевоенное десятилетие и дававшие ему заработок всю оставшуюся жизнь. Перекладывая в стих подстрочник, он совершенствовал поэтические навыки, учился владеть теми стиховыми элементами, которые шутливо называл “привходящие факторы стиха”.


 



Только в середине 1950-х годов Давид Самойлов начал печатать свои стихи, а в 1958-м вышел его первый сборник “Ближние страны”. В нем сделана попытка увидеть без военных отблесков Подмосковье, начало зимних дней, апрель, дождливый день, услышать первый гром, почувствовать, как дует ветер. Взгляд художника наполнен жадным любованием этим легко подверженным надругательству миром.  Оставляя за плечами первый “перевал”, Самойлов уже обрел важнейшие побудительные мотивы к творческой эволюции: выстраданный им на войне высокий лад чувств и устремлений, который единственно и может быть доминантой лирики, и строгое отношение к поэтической форме, которую он хотел видеть выражением содержания. Формирование собственного стиля продолжалось при работе над военной темой. Заметным достижением в лирике стали стихотворения, открывавшие сборник “Второй перевал”: “Сороковые”, “Старик Державин”, “Слава Богу! Слава Богу!..”, “Перебирая наши даты”, “Деревянный вагон”.  Первая строфа “Сороковых” звучит так: “Сороковые, роковые, | Военные и фронтовые, | Где извещенья похоронные | И перестуки эшелонные”. Эта и следующая строфы - панорамный обзор военных лет, для которого поэт отбирает признаки только общезначимые, не поддаваясь соблазну многословия. Вслед за тем Самойлов переводит взгляд на некий безымянный полустанок, который и не может быть назван, поскольку каждое слово в тексте - суммированный итог былого в восприятии одного человека. От необъятности зимней России он переходит к автопортрету: “А это я на полустанке | В своей замурзанной ушанке, | Где звездочка не уставная, | А вырезанная из банки”. В этих подробностях Самойлов замечает мирное, будничное течение времени, раскрывая тему так, что она становится понятной даже для тех, кто не  видел войны. Варьирование масштабов происходит и в следующих строфах.

 Стих “Сороковых” помогает переключиться на волну этого далекого переживания. Традиционный четырехстопный ямб сведен поэтом к редкой ритмической форме - двум двуударным вариациям с длинным междуударным интервалом. Поэтому произведение звучит замедленно, но легко, нарастает, как картины прошлого. И лишь одна строфа выделяется при помощи учащения ударений, перехода к четырехударным формам:

    * Как это было! Как совпало -
    * Война, беда, мечта и юность!
    * И это все в меня запало
    * И лишь потом во мне очнулось!..

Здесь впервые проявился один из универсальных принципов творчества Самойлова - дистанцированный взгляд на любой факт и явление, которые могут стать основой стиха. Поэтому военная тема просуществует в его поэзии до последних лет жизни. Уже с конца 1950-х годов вслед за изменениями в общественной жизни литература получила сильный импульс обновления. Поэзия раскрепощалась, поворачивалась в сторону интимных человеческих переживаний, отходила от единообразия интонации. Поэтическая ситуация в годы “оттепели” напоминала пестротой и многогранностью поиски 1910-х годов.