У бабы-вдовы умер ее единственный, двадцатилетний сын, первый на селе работник. Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон. Она застала ее дома.
Стоя посреди избы, перед столом, она не спеша, ровным движением правой руки (левая висела плетью) черпала пустые щи со дна закоптелого горшка и глотала ложку за ложкой. Лицо бабы осунулось и потемнело; глаза покраснели и опухли... но она держалась истово и прямо, как в церкви.

"Господи! - подумала барыня. - Она может есть в такую минуту... какие, однако, у них у всех грубые чувства!"

И вспомнила тут барыня, как, потеряв несколько лет тому назад девятимесячную дочь, она с горя отказалась нанять прекрасную дачу под Петербургом - и прожила целое лето в городе! А баба продолжала хлебать щи.


 






- Татьяна, - промолвила она... - Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила? Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи?

- Вася мой помер, - тихо проговорила баба, и наболевшие слезы снова побежали по впалым щекам. - Значит, и мой пришел конец; с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же - они же посоленные.

Барыня только плечами пожала - и пошла вон. Ей-то соль доставалась дешево.

1878 г.