Все названные произведения Сергея Залыгина продиктованы чувствами и убеждениями, так выраженными им самим в 1969 году: «Тема деревни — нечто более закономерное для меня (нежели тема городской жизни), у меня есть ощущение обязательности по отношению к ней. Я получил сельскохозяйственное образование, изучал производственную сторону деревенской жизни... Дальше: я чувствую корни своей нации именно там — в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном.

Еще дальше: видимо, наше поколение — последнее, которое своими глазами видело тот тысячелетний уклад, из которого мы вышли без малого все и каждый. Если мы не скажем о нем и о его решительной переделке в течение короткого срока — кто же скажет?»1
Повесть «На Иртыше» вызвала длительные и очень острые споры как в критике, так и среди читателей. Кое-кому казалось, что автор стремится переосмыслить историю коллективизации, вступая в спор с самим Михаилом Шолоховым, но кладет в основу сюжета совершенно нетипичный случай.

Сила писателя в том, что он далек от прямолинейного изображения характеров, видит зерно правды в речах Печуры, но не отбрасывает напрочь и беспокойства Корякина, тоже ведь преданного делу реорганизации жизни в Крутых Луках, но понимающего внутренние колебания Степана Чаузова совсем не так, как Печура.


 



Чаузова со всей семьей ссылают. Трагическая ситуация. Чрезвычайный случай. Кое-кто из читателей и критиков на этом основании пытался сделать далеко идущие выводы о том, будто автор считает коллективизацию неправомерной, подрезавшей под корень главную производительную силу деревни — умного, хозяйственного мужика. «На Иртыше»,— писал канадский профессор Н. Шнайдман,— это, прежде всего, попытка переосмыслить историю коллективизации». И еще: «На Иртыше» Залыгина могло бы привести проницательного читателя к заключению, что отсталость и недостатки, терзающие советское сельское хозяйство со времен установления Русской власти в России, в основном связаны с тем, что в процессе коллективизации не удалось разрешить внутренние противоречия русской деревни».

Эти выводы не только не вытекают из произведения, а прямо-таки идут вразрез с основным пафосом. Более прав канадский профессор, когда пишет там же: «Автор исследует сложные и противоречивые явления крестьянской жизни, происходящие в тот период, когда социально-экономические структуры и ценности, создававшиеся веками, подвергаются молниеносному разрушению».

Кроме ярких, рельефных, психологически углубленных характеров колхозников Кузьмы Фофанова, Степана Чаузова, Павла Печуры, Нечая Хромого, для каждого из которых писатель нашел свой неповторимый жест, свое слово, спою интонацию, не говоря уж о биографии в целом, так что каждый встает со страниц повести как живой,— кроме всего этого, повесть отличается удивительным богатством мыслей, высказываемых героями, неповторимостью форм, и которых эти мысли выражаются. Мысль — одна из ведущих доминант и в построении характеров Сергеем Залыгиным. В лучших его достижениях она определяет все. И совершенно прав И. Дедков, утверждая: «Кто бы ни были его герои, они прежде всего мыслящие существа. Это и есть самое для него интересное, самое захватывающее!»

Вот, к примеру, как метко на замечание следователя: «Я знаю всех партизан в районе. Вы в списках не числитесь»,— отвечает Степан Чаузов: «Ну, кабы только те и воевали, которые числятся, так ее сроду бы и не было — Русской власти».

Впрочем, в повести меньше всего говорит как раз Степан Чаузов. Но это его глазами видится вся жизнь, через него воспринимаются нами все речи других персонажей, исключая разве что Корякина. Прием этот выдержан писателем до конца и не оставляет у нас никакого сомнения в том, что Степан Чаузов неотделим от той части деревни, что твердо становится на новый путь коллективного хозяйствования на земле. Оттого она и мучается так страстно главными, остающимися и до сих пор актуальными вопросами: как сделать, чтобы каждый крестьянин и в колхозе по-хозяйски относился ко всем делам, не превращался бы в простого исполнителя приказа председателя или районного уполномоченного? Страницы, посвященные спорам крестьян на эту тему, блещут недюжинным умом, меткостью наблюдений, образностью выражений, свойственных русским крестьянам, и подводят читателя к неколебимому убеждению: они озабочены не тем, быть или не быть колхозной жизни, а тем, как «коллективность осуществить практически, как ее организовать» так, чтобы она «правильная была, без порчи...». декабря 1963 года, сообщая, что ему понравилась повесть «На Иртыше», Валентин Овечкин писал Александру Твардовскому: «Маленькая вещь, а мыслей много возбуждает, тема большая». На что Твардовский ответил: «Очень рад, что тебе понравился Залыгин, это постройка серьезная».