В характере Хенчарда заключена известная степень величия, залог успеха и главная причина его несчастий. «Характер — это судьба», — цитирует Гарди афоризм Новалиса. Он, имея в виду Хенчарда, мог бы сказать: «Характер — это беда». Характер Хенчарда — нечто крепко и давно сделанное. Батрак Майкл Хенчард личным достоинством, прямотой, монументальностью фигуры походит на смелых и гордых простолюдинов, которых выводили на сцену Шекспир и его современники. В том и заключена беда мэра Кэстербриджа, что он, заданный таким «от природы», не способен даже ради собственного блага измениться. Быт, среда, старый сельский уклад, сформировавший Хенчарда, полупатриархальный Кэстербридж, поставивший его градоначальником, сообщили его натуре ту прочность и простую прямолинейность нрава, которая им была свойственна. Приходит, однако, необходимость перемен. Кэстербридж пока все тот же.

Но где-то вдали за пределами Уэссекса утвердилась жизнь иного склада, и она, неумолимо приближаясь к Кэстербриджу, находит для себя и в нем подходящую почву. В городе появляется молодой шотландец Доналд Фарфрэ, а с ним водворяется дух новейшей предприимчивости. Своевольный характер героя действительно становится его жестокой судьбой. Домашние рамки кэстербриджского рынка — вот та стихия, где его грубая энергия и природная сметка помогали ему побивать конкурентов. Он преуспевал, пока торговле, употребляя слова Энгельса, была свойственна «практика мелкого надувательства и обмана».

Противоречия в характере героя не казались столь заметны, пока эта прдктика была распространенной. То, что связывало его со старым бытом, еще не мешало ему тешить свое честолюбие — притязания мелкого буржуа. Когда же узкие, «домашние» рамки торговли сломались и она стала приобретать «внешний лоск моральности» (Энгельс), Хенчард оказался решительно неспособен ориентироваться в новой обстановке. Вдруг сразу бросились в глаза его неотесанность, грубость, косность, невежество, мещанские претензии. Пришлый конкурент буквально затмил его приятностью манер, комильфотным обхождением, умением откликнуться на «новые веяния». 258 Предпринятые Хенчардом попытки «наладить дело» обернулись злой издевкой, трагической иронией. Чем решительнее действует он в уверенности избежать ошибок, тем стремительнее идет к краху. Чем настоятельнее взывает к идолу коммерческой честности, тем бесцеремоннее и жестче готов драться за барыш. Обстоятельства ставят Хенчарда перед выбором: либо он обретет «внешний лоск моральности», либо ему придется отказаться от честолюбивых требований. Определенность дилеммы выводит его из относительного равновесия и обостряет противоречия, свойственные его личности.


 




Честолюбие и эгоизм буржуа разгорячены в нем до предела, патриархальное простодушие и примитивность дают знать о себе, как никогда. Поклонник «честного соперничества», он жаждет «уморить» конкурента, «стереть его с лица земли», но где там! Он безнадежно отстал и сам падает жертвой. Острота психологического конфликта, изменившиеся обстоятельства, горечь поражения создают в Хенчарде предпосылки для внутренних сдвигов. Чувства, которые развивались в нем под буржуазным влиянием, теперь теснятся напором иных стремлений. Его заботит мысль о достоинстве, свободном от такого измерителя, как фунт стерлингов. В нем поднимается бунтарский дух. При этом Хенчард, работающий батраком у Фарфрэ, выказывает решимость, энергию, волю, огромную физическую силу, широту натуры, присущие ему — человеку из народа... но в то же время и слабость: его сознание сковано отсталыми представлениями, свойственными патриархальной деревне.

Бунт ограничивается иносказательным обличением,, словами проклятия — Хенчард заставляет церковных хористов исполнить псалом царя Давида, стихи «Да будет краток век его...» — и угрозой: «Уж я ему покажу...» Понятие о кодексе чести отдает у него патриархальной стариной. Он предлагает Фарфрэ в рукопашной схватке доказать свои преимущества. Считая себя более сильным, он борется одной рукой и, выйдя победителем, милует противника. В борьбе на этих равных условиях Хенчард выказывает физическое и нравственное превосходство перед Фарфрэ, обладающим внешним лоском. Но герой сам вдруг ощущает детскую бессмысленность, неуклюжую старомодность своего поведения. В нем происходит новый сдвиг. Он подавляет в себе гордыню и готов забыть обиды, хочет, чтобы поверили в доброту его сердца и одарили 9* 259 теплой привязанностью. Он как бы надеется в сфере общечеловеческого преодолеть и свою ограниченность, и ограниченность мира Фарфрэ.

Однако его обращение с этой целью к «любви и милосердию» покоится именно на отсталом, наивном представлении о буржуазном обществе. Фарфрэ и те, кто с ним связан, просто не замечают его сдержанной и смиренной мольбы. Скопление неблагоприятных случайностей и промахи Хенчарда не столь значительны в сравнении с его главной бедой: утрачивает годность его характер. Он становится призрачным наследием прошлого. И Хенчард уходит, уступая место Фарфрэ. Трагизм судьбы героя оттеняется литературной реминисценцией — Гарди часто пользуется этим приемом. Майкл Хенчард умирает в Эгдонской степи. Упоминание о ней приводит на память знаменитые сцены из третьего акта шекспировской трагедии, слышится возмущенный голос короля Лира: «Я не так перед другими грешен, как — другие передо мною». И можно представить себе, как тень от зловещих фигур Гонерильи и Реганы, его жестоких, коварных дочерей, тянется к Доналду Фарфрэ. Между тем сам Хенчард, сельский батрак, по сословию и состоянию своему сродни тем «бедным, нагим несчастливцам», к которым в горестном отчаянии мысленно обращался Лир.