В «Песне о море и небе» в духе древнего скандинавского эпоса нарисован «дикий пир» мифических обитателей северного неба. Здесь, как и в «Песне о матросах», нет романтизации первобытной силы героев:

    * И как медные и злые крабы,
    * Медленно ворочаясь и тяжко
    * Громыхая ржавыми щитами,
    * Вкруг стола, сколоченного грубо
    * Из досок сосновых, у кувшина
    * Крутогорлого они расселись
    * Доблестные воины.
    * И ночью Слышатся их голоса и ругань,
    * Слышно, как от кулака крутого
    * Стонет стол и дребезжит посуда.

В дальнейшем развитии картины автор доходит до жестокого гротеска. Родство «старинной эпопеи» и романтической поэмы, развившейся особенно ярко к концу первой четверти XIX века в России, отметил как раз в эти годы В. М. Жирмунский. Но если он отмечал, что «для двадцатых и начала тридцатых годов XIX века… новый жанр «романтической поэмы» имеет такое же значение, как героическая эпопея для «классического» XVIII века… Место Гомера, как учителя в области эпоса, теперь занимает Байрон», то Багрицкий стремится соединить черты старинной эпопеи с романтической трактовкой судьбы человека. В «Сказании о море» сделан лишь первый шаг на этом пути. «Разбойничьи» мотивы, имевшие разное наполнение у художников разного миропонимания, здесь быстро теряют эффектную окраску пиратских похождений. Портрет капитана сурово реалистичен и ничем не напоминает героя Вагнера. «Голландец Вагнера скорее сродни Одиссею, или «вечному жиду» Агасферу, или байроновскому Манфреду», - пишет И. Соллертинский во вступительной статье к либретто «Моряка-скитальца». Голландец Багрицкого написан в манере мастеров голландской батальной живописи средних веков и никак не претендует на роль носителя мировой скорби:

Рыжекудрый и огромный, в драном Он предстал плаще, широколобой И кудлатой головой вращая. Рыжий пух, как ржавчина, пробился На щеках опухлых, и под шляпой Чешуей глаза окоченели.

Как будто высеченный из камня или дерева капитан и убогая обстановка трактира оттеняют нежную красоту розы и романтическую живописность видений в океане, на морском берегу и в небе, «над соленой тишиной морскою». Природа, к которой так близок Летучий Голландец, порождает романтический элемент «Сказания». Другая роль отведена поэтическому переложению некоторых мотивов скандинавской мифологии, «мрачной, грубой, чувственной, но, - по наблюдению Я. Грота, - исполненной смелых вымыслов исполинского воображения»

Сказание о Валгалле отличается лирической интонацией. Гармонически величавая картина вечного мира повернута к нам только своей героической стороной: «И если приходит в бухту судно, встает Один, и воины приветствуют мореходов, подымая чаши. И Балкирии трубят в рога, прославляя храбрость мореходов. И пируют внизу моряки, а наверху - души героев. И говорят: вечны Валгалла, Один и ворон, - вечны море, скалы и птицы». Как мы видим, Багрицкого привлекает скандинавский эпос теми качествами, о которых писал Т. Карлейль: «Для меня в этой древней северной вере есть что-то прямое, великое и могучее. Какое-то честное простодушие, какая-то необъятная мощь, вовсе непохожая на грациозную изнеженность греческого язычества. В ней чувствуется мысль, первоначальная мысль глубоких, грубых, серьезных душ, которые прямо и простодушно принимают в себя окружающие их предметы».

Таким образом, движение Багрицкого к народному эпосу началось в 1921 -1922 годах. Работа в газете «Моряк» сопутствовала поискам близких к народному творчеству способов выражения мыслей и чувств. Тема моря, воспринятая от русских, английских, французских и голландских художников и по сути своей интернациональная, становится основой многих оригинальных и переводных стихов Багрицкого этих лет. Но о чем бы Багрицкий ни писал, он всегда оставался русским поэтом, и неудивительно, что среди стихов о море одним из первых было напечатано в газете «Моряк» стихотворение «Россия», почти всеми сейчас забытое, по характеру поэтики близкое былинному эпосу. Здесь открываются черты русской истории, едва затронутые в других его стихах о России:



 





    * По степям гуляет ветр гудящий,
    * Ты в траву дорожную легла;
    * В ране жаркой и кровоточащей
    * Страстно жжет татарская стрела.
    * И бродя путями кочевыми,
    * Над тобой степные кони ржут,
    * Да вдали, в передрассветном дыме,
    * Петухи горластые поют.
    * И тебя высокими кремлями
    * Обступили города толпой
    * Со боярами да со князьями,
    * С царскою опричниной лихой.

Именно эта народная Россия выходит на бой с ватагой варгов, «чтобы в поучение векам от Руси монашеской и княжьей ветер прах разнес по городам». История преобразила старинный исторический пейзаж, и заключительные строки стихотворения как бы снимают тревогу за будущее родины, так остро прозвучавшую в самой трагической  части блоковского «На поле Куликовом»:

    * Что тебе страдания и голод
    * И зловещий месяца ущерб,
    * Меч перековавшая на молот
    * И стрелу на заповедный серп.
    * Э. Багрицкий