С глянцевых обложек популярного сериала, выложенного на прилавке завлекательным пасьянсом, на покупателя смотрит один и тот же мэн в непроницаемо-темных очках: плавные очертания морды мэна дизайнерски соответствуют обтекаемости очков, на каждой обложке разных. Так изображается создание писателя Александра Воронина: неотразимый Глеб Сиверов по прозвищу Слепой. Покупатель, просвеченный взглядом супермена сквозь темные очки, может быть вполне уверен, что если не здесь же, то где-то рядом его ожидает столь же богатый выбор романов Виктора Доценко про супермена по кличке Бешеный. Выявив закономерность, покупатель может сделать вывод, что козырным валетом следующего сериала станет опять какой-нибудь больной: Безногий, например, или вовсе Парализованный. Почему? Да потому, что в российском триллере кличку Здоровяк может носить только отрицательный персонаж.

Современный российский триллер (детективов, содержащих загадку, расследование и разгадку, сейчас почти не пишут) многие люди
с литературным вкусом презирают как примитив. Между тем создание триллера - сложная инженерная задача, почти не имеющая отношения к "высокой" литературе, но зато имеющая прямое отношение к "низкой" действительности. Тот же сериал про Слепого, высыпавший на книжный рынок разом, как семейство грибов после теплого дождя, откликался на текущие события не хуже иной газеты. Вот занятный парадокс: приключения в триллерах откровенно выдуманы, многие ситуации в реальности абсолютно невозможны, травмы, получаемые суперменами в боях, несовместимы с жизнью, - а между тем именно этот жанр активно осваивает постперестроечный пространственно-временной континуум, плохо поддающийся художественным обобщениям серьезных мастеров. Может быть, большое и правда видится на расстоянии, которое еще не пройдено; кроме того, переменчивая дробность российских реалий, возможность по какой-то одной детали (например, по стоимости проезда в общественном транспорте) датировать события текста с точностью до месяцев, не дает серьезному писателю достаточной свободы погружения в материал. Поскольку настоящий роман пишется минимум год, то "нетленка" еще до выхода к читателю оказывается в чем-то устаревшей, и это порождает у автора чувство дискомфорта. Главное - никогда нельзя заранее знать, какую фишку преподнесет новейшая российская история в период между написанием и выходом текста. Для серьезного писателя гораздо безопаснее держаться подальше от суеты, поближе к тому же "совку", чей абсурдный трагизм еще далеко не исчерпан русской литературой, а реалии приобрели характер исторический. Сегодняшняя суета, между прочим, даже не-зрительна - несмотря на обилие в нашей жизни телевизионных репортажей; она не улавливается метафорой, поскольку у пишущего не бывает времени отложить сегодняшний опыт до завтра, дать ему дозреть в подсознании. Сегодняшнее не соединяется с тем, что уже накоплено писателем за жизнь, с тем, откуда, собственно, и может быть взят индивидуальный образ. Попытки забегания вперед, "перепрыгивания" через "сегодня", выразившиеся в нескольких популярных антиутопиях (в частности, можно назвать произведения Александра Кабакова), больше не повторяются: слишком быстро не сбывается художественный прогноз. Дробное "сегодня" не индивидуально, оно - общее для всех, и потому оно примитивно; при попытке его описать оно роковым образом тяготеет к банальности. В общем-то, настоящему писателю пока еще нечего делать с этим набором простеньких картинок, "я" осталось в прошлом, либо воссоздает "совок", либо его доламывает и из обломков строит башню цвета слоновой кости, Луна-парк, буддийский храм. Не то коммерческий триллер: сама технология его производства позволяет "схватить" сегодняшний день. Здесь роман пишется за три-четыре

месяца, еще через такое же время он на прилавке, - вот вам и оперативность, позволяющая продавать на книжном рынке горячие пирожки. Злободневность в триллере прекрасно уживается с неправдоподобностью сюжета: это своего рода симбиоз. Симбиоты вместе составляют модель реальности, в которой читатель может почувствовать себя, как в игре-симуляторе. В пределе это - целый город, создаваемый, обставляемый и заселяемый автором на протяжении цикла романов. Это, к примеру, Тиходонск Данила Корецкого и Шантарск сибиряка Александра Бушкова. Города-фантомы имеют все приметы новейшей российской реальности. В Шантарске едва ли не раньше, чем во многих сибирских областных центрах, появились "комки", пункты обмена валюты, службы "эскорта", мелкие "купи-продайки" и крупные торговые компании, коммерческое телевидение и охранные фирмы. Разумеется, присутствует и "тень" всех этих сооружений, то есть криминалитет. Причем если Александр Бушков работает крупными мазками, то Данил Корецкий - писатель обстоятельный. В своих романах он дает подробный срез тиходонского криминала: от рядовых "быков" до воров в законе. Произведения Корецкого отчасти напоминают старый добрый производственный жанр: его читатель быстро начинает разбираться, кто, кому и за что отстегивает, каковы отношения между старыми ворами, живущими по законам, и новыми бандитами, не нюхавшими зоны, но зато умеющими втираться в легальный бизнес, что отстирывает бабки лучше всякого порошка "Ариэль".

Далее перед нами встает проблема, пожалуй, ключевая для жанра "экшен": проблема положительного героя. Если в серьезной литературе актуально соотношение "герой - автор", то в триллере важнее другая парность: "герой - читатель". Поскольку читатель "играет", то все события триллера должны происходить как бы отчасти с ним. Но самоидентификация с суперменом - не такая простая вещь, как кажется на первый взгляд. Конечно, здесь не работает (или не всегда работает) подростковая схема, когда тинейджер, прочитав крутой роман, испытывает желание подраться но дворе. Чисто мышечная реакция на то, как главный герой заехал плохому парню ногой в челюсть, - удел невоспитанного акселерата.




 






Конструирование положительного героя есть главная инженерная задача создателя романа. Почему Александр Бушков, какое-то время издававший книги без особого эффекта, внезапно раскрутился на миллионные тиражи? Решающий успех получила книга "Охота на Пиранью". Главный герой - супермен по всем статьям: боевой пловец Кирилл Мазур, офицер спецподразделения, выполняющего диверсионные и разведывательные операции во всех точках Мирового океана. Если бы содержанием романа стала как раз такая спецоперация, у Александра Бушкова получился бы вполне рядовой боевичок.

Но опасность настигла супермена, когда он был в роли обычного человека. Кирилл Мазур проводил отпуск на малой родине, мирно сплавлялся с молодой женой по красивой сибирской реке. Тут-то их, как простых туристов, и прихватила военизированная бригада, поставляющая для элитной охоты двуногую дичь.

Самое волнующее в романе - как герой, принимаемый хозяевами охоты за простого мужика, вдруг начинает преподносить своим мучителям сюрприз за сюрпризом. Читатель просто счастлив в те моменты, когда профессионал ставит дилетантам встречные ловушки. Не читатель, напрягая хилые бицепсы, идентифицирует себя с героем-суперменом, но герой на время становится таким, как читатель. Это обеспечивает интерес гораздо более прочный, чем если бы автор приписал персонажу самые невероятные подвиги. Подвиг обыкновенности - вот что должен первым делом совершить супермен, чтобы дальнейшие его победы имели в глазах читателя серьезную цену. У Данила Корецкого есть очень показательный в этом смысле роман "Оперативный псевдоним". В первых главах герой, безработный Иван Лапин, выглядит довольно обтрепанно. Его тиранит сожительница, начинает доставать пасынок-волчонок, на последней работе не выплачивают расчет. В голове у героя какая-то толстая корка, гасящая эмоции: чуть не съехал с ледяного косогора под колеса автомобиля - ну подумаешь, упал и упал... Однако физическая встряска что-то размыкает у Лапина в мозгах. Он вдруг осознает, что любой бытовой предмет может служить оружием. Он легко выбивает у жулика-работодателя положенные "лимоны" и на эти деньги накупает для своего колоритного семейства всяких деликатесов - откуда-то зная, как и с чем все это едят. Впоследствии оказывается, что "корка" была способом консервации суперагента. Здесь практически та же схема, что и в фильме Пола Верхувена "Вспомнить все" с Арнольдом Шварценеггером в главной роли.

Схема вообще распространенная, та или иная ее модификация присутствует во многих сюжетах. В чем секрет обаяния "гениального сыщика" Льва Ивановича Гурова, бессменного героя романов Николая Леонова? Вряд ли в "гениальности". Сюжетные хитросплетения, которые Леонов подает как нечто экстраординарное, на поверку часто оказываются арифметическими примерами в три-четыре действия. Особые сыщицкие способности Гурова - скорее акт читательской веры, нежели результат интеллектуальных усилий писателя. А вера зиждется на том, что Гуров действительно особенный, но совсем в другом отношении. Это нормальный безденежный российский мент, как-то поразивший зарубежного коллегу-полицейского тем, что сам убирает в своей квартире, причем без специальных щеток и шампуней. Гуров носит весьма не новый костюм, варит себе на ужин дешевые фабричные пельмени из пакета. Тем не менее герой Леонова - аристократ, не товарищ,
а господин полковник. Этому милицейскому гению осанка заменяет первоклассного портного. На обложку романа Леонова "Деньги или закон" издательство "ЭКСМО" вынесло слоган: "Гурова нельзя купить". Честность и чувство долга, если за них предлагают, но не берут очень много баксов, оказываются настолько же "выше" доллара, насколько, скажем, доллар "выше" рубля. Они приобретают ценность. Как в безработном Лапине скрывается до поры суперагент, так и в Гурове скрыт внутренний белогвардеец, случайно перенесенный в неадекватные российские условия и как бы тоже находящийся "на консервации". Что же чувствует читатель? У читателя возникает смутное ощущение, что, может быть, и в нем самом есть нечто "скрытое". Что в нем затаился разведчик из иного, лучшего варианта его судьбы, - другой человек, для которого реальные обстоятельства есть нечто внешнее, "чужая игра". Что можно, надев, как Гуров, белую рубашку под старый костюм и немного втянув живот, приобрести, несмотря на безденежье, аристократический лоск. Что честность, которую удалось сохранить (или пока не удалось продать), все-таки чего-то стоит. Не накачанная мускулатура, но человеческое достоинство - вот что читатель получает по доверенности от героя хорошего триллера. Раздвоение на "себя-реального" и "себя-разведчика" обеспечивает, наоборот, слияние с героем-суперменом. Причем сила супергероя, как женщины, - в его слабости. Главный герой российского "экшена" действительно должен быть немного "ущербным", немного "больным".

Структурно эти особенности соответствуют чудачествам его зарубежных "коллег": континентальной галантной женоподобности Эркюля Пуаро или химическим опытам Холмса. Но в нашем, отечественном случае странность должна иметь оттенок страдательный. Савелий Говорков, он же Бешеный, воевал в Афганистане и сидел в тюрьме. Николай Леонов пишет, что шкура его господина полковника штопана-перештопана. Безработный Лаптев, он же супермен Макс Карданов, - горький сирота: его родители, советские разведчики, отбывают тридцатилетний срок где-то в британской тюрьме. Может быть, обобщенного Больного лучше всего назвать Безымянным. У Лаптева-Карданова, как выясняется по ходу романа, нет никакого подлинного имени: даже то имя, которое дали ему родители-нелегалы, было всего лишь псевдонимом. Безымянность как вид врожденного увечья делает супергероя удивительно "валентным": он может быть отождествляем с Ивановым, Петровым, Сидоровым. Автор триллера держит читателя при смутном ощущении, что и в нем, рядовом и обычном, может быть, кроется нечто тайное, чего он и сам про себя не знает до поры. Если такое ощущение появилось - контакт состоялся. Первую часть задачи можно считать решенной.