Наша культура переживает сейчас ситуацию, во многом напоминающую шестидесятые годы. Это относится и к атмосфере некоторой открытости и свободы, называемой сейчас «оттепелью», и к настроению самих людей, тогда, как и сей час, ищущих правду и, хотя и не так ярко, как тогда, пытающихся выразить свое отношение ко всему через поэзию и другие виды искусства. Поэтому сейчас, как никогда, остро звучит голос поэтов—«шестидесятников». Кто же они?

Это люди, на чье детство пришлось суровое бремя военных лет, отрочество было потревожено разоблачением культа личности, а юность прошла в эпоху «оттепели», когда вся страна, хотя и не надолго, но вздохнула свободно. Это было время поэтов, читающих свои стихи со сцены Всемирного фестиваля молодежи и студентов, время первых полетов в космос, которые дали людям надежду, что все будет хорошо. В это время взросло идейное братство, когда «мы» становилось не просто коллективом. Это было духовное единение. Именно «шестидесятники» были теми, кого Герцен в свое время назвал «сопластниками», а Марина Цветаева «соколыбельниками».

В центре всего оказывался не отдельный человек, а люди:

Людей неинтересных в мире нет.

Их судьбы — как истории планет, —

это написал молодой Евгений Евтушенко. Люди тогда занимались поиском правды, им надоело быть все время обманутыми:

В слове "правда" мне виделась

Правда сама

Арсений Тарковский

И это то главное, что искали «шестидесятники». А потом началось то, что у вне называют теперь эпохой «застоя». Страна как бы заснула. Ничто уже никого не трогало: все стали жить сами по себе, для видимости еще сплоченные идеями социализма. И вновь на пьедестал взошла, если не сказать была насильно поставлена, «поэзия масс и времени», воспевающая вождей и ударников труда, рисующая призрачные дали всемирного счастья, которое, впрочем, от этого не становилось ближе. Поэзия души и сердца, затрагивающая самоценность личности, была выброшена с подмостков истории, затем стала запрещаться.

Несмотря на это, истинные поэты, истинные художники находили свои темы. Они видели, что все, их окружающее, ненастоящее, одинаковое и безликое. Как сильно стихотворение Андрея Вознесенского «Ностальгия по настоящему», отражающее именно эту безликость и потребность в чистом, сквозном ветре перемен:

Хлещет черная вода из крана,


 



Хлещет рыжая, настоявшаяся,

Хлещет ржавая вода из крана,

Я дождусь — пойдет настоящая.

Здесь под чистой водой и понимается то, чего: не было тогда у людей, — правды, но поэт верит, что все изменится к

лучшему.

Иван Жданов, сокрушался по поводу того, что возвышенное никому не нужно, что общество стало, как болото:

И что ни лицо во вселенной,

То водоворот,

Затянутый наглухо спелым комфортом болот.

Обратите внимание на то, что этот отрывок полностью противостоит упомянутому выше четверостишию Евтушенко. Да, люди «с судьбами планет» превратились в «глухое болото».

Ясно, что такие стихи могли понравится не всем. Поэтов начали преследовать. Им не разрешали выступать, их не печатали в журналах, не выпускали книги. Но все же их голос доходил до читателя. Появилась целая система «самиздата». Это сейчас мы привыкли, что зайдя в магазин, можно выбрать себе любую книгу. Тогда все было не так. Автор делал несколько копий на печатной машинке и давал их друзьям и знакомым. Те, в свою очередь, тоже копировали и передавали, своим знакомым, и, в конце концов, получалось что—то, подобное лавине.

Конечно, это не давало поэтам материального благосостояния, многие из них вели нищенскую жизнь, но самые лучшие стойко продолжали нести слово правды народу и надеяться на лучшее.

Но вот все изменилось, началась перестройка. Сейчас это выглядит, как попытка спасти тонущий корабль коммунизма, но тогда люди верили, что все опять изменится к лучшему. По радио и телевидению звучали скрываемые раньше от нас слова, стали издаваться запрещенные книги. Но тут оказалось, что те авторы, которых мы привыкли читать в «самиздате», оказались неготовыми жить в новом времени — они привыкли, к старому, к своей несвободе. Вот поэтому мы так и не дождались от «шестидесятников» и «семидесятников» ничего интересного в восьмидесятые.

Итак, на дворе девяносто восьмой год. Что будет дальше? Одно могу сказать точно: придут новые люди и создадут новую поэзию — поэзию девяностых, а мы пока будем читать Евтушенко, Вознесенского. Рождественского и находить у них для себя все новое и новое, ведь как писал Чингиз Айтматов: «Поэзия должна быть прекрасной — в этом ее отличие! Поэзия должна быть мужественной, как воин, — в этом ее твердость. Поэзия должна быть музыкальной — в этом ее пленительность, ибо нет предела проявлениям человеческого духа».