Ты в сердце, Россия. Ты цепь и подножье.
Ты в ропоте крови, в смятенье мечты.
И мне ли плутать в этот век бездорожья...
Россия, мне светишь по-прежнему ты.
В. Набоков

24 июля 1950 г. — дорога в монастырь Покрова Божьей Матери, ставшая последней в жизни. И на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа в Париже (рядом с могилой Куприна) появляется могила Ивана Сергеевича Шмелева. Ему, как Владимиру Набокову, А. Куприну и многим другим русским писателям, суждено было лечь в чужую землю, но, уже будучи неизмеримо больным, он просил перенести свой прах в Москву и похоронить его рядом с могилой отца в Донском Монастыре.

Передо мною небольшой портрет. «Среднего роста, худощавый, большие серые глаза... Эти глаза! владеют всем его лицом...склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его Я лицо изборождено глубокими морщинами, складками-впадинами от созерцания и сострадания...лицо русское, — лицо прошлых веков, пожалуй, лицо старовера, страдальца», — таким остался он в памяти племянницы писателя Ю. Кутыриной. Очень точный портрет, позволяющий лучше понять характер Шмелева-человека и Шмелева-художника.

Исконно русская кровь течет в его жилах, глубоко народное начало, тяга к нравственным ценностям, вера в высшую справедливость и одновременно резкое отрицание социальной неправды определяют его натуру. Родившись в купеческой семье, Шмелев с детских лет впитал в себя патриархальность и старозаветность русского купечества, своеобразие и причуды русских ремесленников, певучести и неповторимость русского языка.

Замоскворечье, его своеобразный дух и вековые русские традиции составляли основу его жизни, Вековая связь с народной Русью выражалась здесь в строгом соблюдении обычаев, в хранении заветов церковной старины. Русская жизнь, Рождественская, Пасхальная — и городская, и деревенская — так и льнула к раскрытой принять ее душе, и, как птица на ладони, просилась на волю, так и на бумагу просилась душа. Переполненная восторгами и впечатлениями душа просила выражения, всплеска эмоций, выразившегося, в конце концов, в творчестве. Соединение в одном русской православности и европейского университетского просвещения.

Начало было такое русское, теплое, морозцем пахнувшее, хлебом. Первый печатный опыт — зарисовка из народной жизни «У мельницы», очерки «На скалах Валаама».

«Помню, в августе 1905 г. я долго бродил по лесу... Над моей головой, в небе, тянулся журавлиный косяк. К югу, к солнцу... А здесь надвигается осень, дожди, темнота... И властно стояло в моей душе: надо, надо!» Вечером в тот же день он почувствовал необходимость писать... Так родился рассказ! «К солнцу». Потом были повести и рассказы. Потом были «Росстани» — гимн прекрасной, разумной, творящей жизни. И «Человек из ресторана». Устами своих героев он говорит о самом сокровенном, непреходящем. Итог нравственно-духовных исканий Скороходова — «маленького человека из ресторана» — раскрывается в «глубоком слове» старичка-торговца:



 




«Без Господа не проживешь.
А я ему и говорю:
—		Да и без добрых людей трудно.
—		Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа!
... И вот когда осветилось все для меня. Сила от Господа... Ах, как легко было бы жить, если бы все понимали это и хранили в себе».

Шмелев заявляет о себе как писатель-неореалист, следовавший традициям Достоевского.
Февральскую революцию он принял восторженно, как очень многие просвещенные литераторы того времени (А. Блок, М. Цветаева, А. Белый), а вот после октября, оглянувшись, отпрянул в ужасе. Как честный художник, он писал только о том, что мог искренне прочувствовать. Удивительно красива его повесть «Неупиваемая чаша». Символом глубокой веры в любовь звучат пронзительные и верные слова писателя: «Сердце свое слушай».

1920 г. от Рождества Христова — страшный для него год. Гражданская война, Крым, красный террор... Сын Шмелева Сергей расстрелян в январе 1921 г. «Проводим тебя, — пишет Шмелев, — словно из меня душу вынули». А потом будет письмо Бунину, которое, по признанию последнего, читать без слез невозможно: «Когда душа мертва, а жизнь только известное состояние наших тел, когда все равно». Все выжжено, брошено, бесприютно теперь в его судьбе. Нет близких, нет Родины в прямом и переносном смыслах, нет тем для творческого вдохновения.

А затем будут Берлин, Париж, другие страны, чужие языки (неповоротливые и конкретные), слова, такие непохожие на многозначность и гибкость каждого русского слова. И «Солнце мертвых» — как плач по России, трагический эпос о гражданской войне. Когда жизнь показала себя кровавой, страшной, окаянной, Шмелев произносит: «Бога у меня нет: синее небо пусто». Прошлое, дорогое и любимое, было разрушено, уничтожено, а новое еще не рождено и не принято, не понято и не нужно. Возникший в недрах эмиграции неореализм — применение экспериментов в изображении нескольких типов человеческого сознания одновременно, повествование-сказ от имени автобиографического героя.

Прожив 28 лет в эмиграции, он никогда не смог забыть ни о сыне, ни о России, но решил не возвращаться. Он духовно переродился. Пришел к церкви, стал новым человеком и новым писателем. Интересно, и это является одним из самых парадоксальных загадок творческого процесса писателей и поэтов первой волны эмиграции — воспоминания о Родине, о ее каких-то конкретных явлениях, оригинальность и неповторимость русского самосознания и русской истории, обращение к вечному и непреходящему составляли главную и постоянную идею их произведений.

Шмелев-художник возвращает нас к нашим истокам и создает ткань нашей судьбы. «Что страх человеческий! Душу не расстреляешь!..» («Свет разума»)