Чем труднее задача, тем сложнее путь к ее решению. Множество подтверждений этому дает история науки. И в немалой мере сложность заключается в том, чтобы создать (например, в естествознании) новые приборы, новые инструменты и разработать методику их применения. Давно ли человечество открыло стекло? Давно — чуть ли не сорок веков назад! Но только тридцать — тридцать пять веков спустя отшлифовали первые лигам. Галилей с их помощью взглянул в ночное небо и обнаружил множество миров в космосе. Левенгук направил увели ш-ельное стекло на каплю воды — и открыл мир микроскопических существ. Телескоп и микроскоп за три-четыре века поистине безгранично раздвинули границы познаний человечеством вселенной.

При изучении художественного мира микроскоп и телескоп непригодны, но у исследователя литературы имеются свои «инструменты» понятия. И нам, чтобы углубить наши представления о герое Пушкина, чтобы точнее определить его замысел и полнее уяснить в целом содержание романа, необходимы такие понятия, как «система», «структура», «сюжет», «содержательность связей»...

Однако искусство продолжает существовать, продолжает развеваться, и не менее успешно, нежели наука. Значит, имеются такие стороны общественной и внутренней жизни человека, которые только искусство может наиболее полно раскрыть. И тут снова возникает все тот же вопрос: а нужно ли так усложнять процесс знакомства с романом «Евгений Онегин»? Не взять ли его в руки и просто читать — авось что-нибудь читатель сам вычитает? Ведь никто не учил первых читателей этого романа правильному его прочтению?! Да к тому же еще неизвестно: а сам-то Пушкин подозревал ли о понятиях, с помощью которых мы предлагаем подступиться еще раз к его творенью?
Представьте, подозревал! И более того: отлично знал практически вое значения слова система и неоднократно пользовался им. Берем четвертый том «Словаря языка Пушкина»: его составители привели множество примеров употребления этого понятия в различных произведениях и письмах поэта. Обращаемся к семнадцатитомному «Словарю современного литературного русского языка»: там приведены примеры как раз из «Евгения Онегина».
Что же касается правильного прочтения романа, то Пушкина, несомненно, беспокоил этот вопрос. Не случайно он дал целый ряд примечаний к тексту, чтобы пояснить некоторые имена, обстоятельства и события. Он вовсе не хотел, чтобы читатель романа прокладывал на авось путь к заветным для поэта понятиям и выводам.

Итак, что же такое система и структура, зачем вводятся эти понятия и чем они отличаются от известных нам понятий «сумма» и «совокупность»?

Они вводятся для того, чтобы различать совокупность простую и сложную. В простейшей совокупности, именуемой суммой, слагаемые можно переставлять как угодно и число их может быть произвольным. Общий смысл от этого не меняется. Но в совокупности более сложного порядка решающее значение приобретает тот план, в соответствии с которым определенным способом, в особой последовательности связываются те части, из которых образуется целое.
Система — это особым способом организованное единство частей. Если нарушить план, изменить связи между частями, то изменится общее содержание системы. Более того, она перестраивается, и, значит, вместо прежней системы появляется новая. В «Словаре современного русского литературного языка» выделяется именно этот признак сложных совокупностей: система — это «устройство, структура, представляющие собой единство закономерно расположенных и функционирующих частей».

Смысл любой системы определяется не только суммой содержания ее слагаемых, но и характером связи между ними. Иначе говоря, в системах оказывается элементом содержания план, связь, последовательность, соотношение частей.

Художественное произведение всегда представляет собою сложную систему, не менее сложную, нежели отражаемая в нем жизнь. В художественную систему литературного произведения входят объективные и субъективные элементы. Объективные — это те обстоятельства, сцены, события, лица, которые «присутствуют» в самой действительности и не зависят от сознания художника.


И потому-то при анализе художественного произведения нельзя забывать о том, что значительная доля его содержания заключена в подобных связях между всеми его элементами. В ряде случаев именно эта связь (или построение, композиция, структура) имеет решающее значение для понимания замысла художника. Особенно ярко это проявляется в лирике: попробуйте изменить стихотворный размер или ритмико-мелодиче-ский строй иного произведения, как немедленно изменится эмоционально-образное впечатление, вызываемое им,— даже если ни одного слова не заменять синонимами!
Не потому ли выдающиеся писатели, говоря о литературном мастерстве, всегда подчеркивали важность того момента творческого процесса, когда возникает замысел, когда обдумыва-ется план произведения? Ведь именно в плане, в художественной структуре произведения и выражается та доля его содержания, которая не высказывается прямо и существует в этих как бы внесловесных связях между частями художественной системы. Сошлемся на Пушкина — приведем последнюю, итоговую строфу первой главы:





 






Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел все это строго:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу.

Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!

Что здесь бросается в глаза? Прежде всего, явное размежевание автора с лирическим повествователем. Это пишет сам Пушкин, а не лирический повествователь, ранее выступавший в роли давнего и близкого приятеля Онегина. Не поэт-роман-Тик оценивает с оттенком иронии самого себя и своего героя, а художник-реалист размышляет о том, что ожидает его творенье».


И что же он предвидит? Славу он снова приобретет, но какую? Весьма сомнительную: «кривые толки, шум и брань». А почему? Потому что создал нечто не вполне обычное. Не то, чего ожидали от него, прославленного поэта-романтика, которому сам Жуковский подарил свой портрет с надписью: «Победителю ученику — от побежденного учителя».
Первая глава романа была написана с мая по октябрь 1823 года, частично переработана в 1824-м и отдельным изданием вышла в печати в 1825 году. Это была пора расцвета романтизма в русской литературе. О реализме не помышляли даже наиболее передовые литераторы. Даже вчерашние единомышленники Пушкина еще считали романтизм вершиной искусства. Вот что сказано по этому поводу известным совет-> . ским пушкинистом Б. В. Томашевским: «Его друзья А. Бестужев и К. Рылеев остались недовольны новым произведением Пушкина, находя его предмет слишком низким, сатиру (о которой было упомянуто в предисловии) слишком мелкой, и предпочитали «Онегину» возвышенные романтические поэмы Пушкина»'. Он отлично понял, что его пытались подтолкнуть на ч проторенный путь и следовать за Байроном, взяв за образец его поэму. «Ты неправ, все-таки ты смотришь на Онегина не с той точки, все-таки он лучшее произведение мое,— писал он А. Бестужеву.— Ты сравниваешь первую главу с Дон-Жуаном (Байрона). Никто более меня не уважает Дон-Жуана, но в нем нет ничего общего с Онегиным».